АБДУРРАХМАН-И ТАЛИ
ИСТОРИЯ АБУЛФЕЙЗ-ХАНА




[НАЧАЛО ИСТОРИИ АБУЛФЕЙЗ-ХАНА] /1 а/…Упомянем отцов и дедов его величества до Адама, искреннего друга [Аллаха], – да будет ему мир! Отец победы и [сам] победоносный Абулфейз бахадур-хан, сын Субхан Кули-хана, сына Надир Мухаммед-хана, сына Дин Мухаммед-хана 1, сына Джани-хана, сына Яр Мухаммед-хана, сына Баглышдад-хана, сына Джувак Мухаммед-хана, сына Ахмед-хана, сына Кутлук Тимур-хана, сына Тукай Тимур-хана, сына Оз Тимур-хана, сына Кутлук Тимур-султана, сына Тимур Кутлук-хана, сына Оз Тимур-хана, сына Тукай Тимур-хана, сына Джучи-хана, сына Чингиз-хана, сына Байсука 2 бахадура, сына Партан бахадура, сына Кубил ходжа-хана, сына Тумина-хана, сына Кайдул-хана, сына Байсунгур-хана, сына Кайду-хана, сына Тумин-хана, сына Бука-хана, сына Бузанджир-хана, сына Аланкувы, бывшей современницею Абу Муслима, мервца 3. /1 б/ Аланкува [же] – дочь Джуин бахадура, сына Бука бахадура, сына Туюг бахадура, сына Тинигиз бахадура, сына Джалма бахадура, сына Тарнгу бахадура, сына Накуз бахадура, сына Суюндж бахадура, сына Менгли бахадура, сына Юлдуз бахадура, сына Сулдуз бахадура, сына Джук бахадура, сына Дабайку-хана, сына Кук-хана, сына Гур-хана, сына Бупай-хана, сына Азур-хана, сына Джамун-хана, сына Угуз ата-хана, который был современником Феридуна и Заххака 4, Угуз же хан – сын Кара-хана, сына Байду-хана, сына Урду-хана, сына Могул-хана, сына Атсыз-хана, сына Ильджа-хана, сына Тюрка, сына Яфета, сына Ноя – да будет ему мир! Святейший же Ной восходит через пять поколений к Адаму, искреннему другу [Аллаха]. Таково исчисление имен /2a/ предков его величества государя [Абулфейз-хана]. После сего, бог даст, приступим к основной цели [нашего повествования]. [14] Двустишие:

О боже, пока будут вращаться небеса,

Государь в Бухаре да будет жив!





С согласия узбекских эмиров в чарбаге Пир-и Марза 5 рукою Кучик-Хайвана минга и старанием Джаушан калмыка Стих:

У Джами не было цели прославиться.

Рассказчики невыносимо мучительных историй, передатчики горестных рассказов, золотых дел мастера 6, раздувающие горн огорчения, сидящие на золе по закоулкам банных топок печали, глотающие кровавые слезы в безводной степи грусти и скитальцы в пустыне горестной разлуки, Стихи:

Сказители горестных и скорбных повестей, Повествователи, обремененные печалью, /2 б/ Собеседники, сжигающие [горестную] душу и тело

[И] возжигающие пламя светильников слова, Пьющие до дна напиток жесточайшего страдания, Проливающие слезы на воду и прах, С сердцами подобными хвоям ели, разодранным на сотни частей, С грудью же, как сердце, снедаемое мучительной горестью, – Передают об [этом] происшествии такой Рассказ на память [настоящему и будущим поколениям].

[Возымев] намерение изложить этот горестный рассказ и эту [невыносимо] печальную повесть, слабый и расстроенный Абдуррахман-и Тали', [появляющийся] из авангарда Солнца слова, подобно ничтожной пылинке в окошке ушей слушателей, доводя до слуха [своих] высокоименитых читателей (т. е. слушателей) и до сведения все до тонкости знающих лобызателей высочайшего порога несколько обрывков своего волнения, позволяет себе изложить в виде воспоминания в нескольких разделах случай мученической смерти счастливого государя-мученика [Убайдулла-хана].

Надеюсь, что /3 а/ читатель и слушатель помянут автора в своих молитвах, [15] а если, паче чаяния, окажутся [в настоящем изложении] ошибки и недоговоренности, то они милостиво извинят [его]. Привет и почет [всем вам]!

В 1123 г. хиджры пророка, – да благословит его Аллах и да приветствует! – 27-го числа священного месяца мухаррама, в среду утром 7, случилось над ним (Убайдулла-ханом) это злодеяние, [происшедшее] от вращения времени и от сего непостоянного неба, чтобы остаться навечно на страницах истории. Случилось внезапное происшествие, [порожденное] этим вероломным миром, чтобы груди оставались истерзанными, а очи плачущими!

Дорогой мой, во вращении вселенной нет остановки, в ее непоколебимости нет постоянства.

Этот мир – тот день, когда в беспредельной пустыне разлуки, [с райскими блаженствами] послышался скорбный плач Адама, искреннего друга [Аллаха], – да будет ему мир! – «Боже наш, мы погубили [души наши], прости нас, [ибо] ты наилучший из милосердных!» 8 /3 б/ [Этот мир] – та храмина, в которой неоднократно повторялись уроки пророческого достоинства 9 Эноха, этот мир – печь чувственного огня, которая втягивает в себя [людей], как Ноя – пучина потопа, он – огонь Немврода, гаснущий в воде небытия 10; [он] – очи Иакова, потерявшего зрение в разлуке с Иосифом, а праведного Иосифа ввергнувший в когти волка смерти;

[он] – гора Синай, расплавившая [все] существо Моисея, собеседника Аллаха, [неизреченным] блеском небытия; [он – тот, который] уничтожил [пышный] трон Соломона. Иначе говоря, этот мир не есть место веселия и довольства, и тот, кто смеялся [здесь] подобно раскрывающемуся бутону розы, того напоследок унес ветер небытия; он, подобно нарциссу, раскрыл глаза, а осень смерти вырезала ему их палочкою скорби.

Хотя кипарис высоко поднимается в своем росте, а в конце концов плотник валит его безжалостною пилою. /4 а/ Соответственно сказанному и в согласии с этим положением и приснопамятные жизненные обстоятельства его величества, блаженного хакана-мученика Сейида Убайдулла бахадур-хана, который не успел еще сорвать цветок желания в саду [своей] жизни, как холодный ветер смерти унес его [своим] нечаянным дуновением. Он не успел еще подышать в свое удовольствие на престоле миродержавия, как в чашу его жизни влили отравленную воду печали. В те дни, когда могущественный хан соизволил прибыть из богоспасаемого города Самарканда в великолепную Бухару и от Солнца своего величия бросил тень счастья на головы населения этой области, чаша его благополучия [тогда] была переполнена и меч его покровительства для государства Бухары был [16] крепостью 11. Однако часть сброда из среды узбеков 12, страшась втайне справедливого государя, всегда держала в мысли, как бы разбить стеклянный сосуд его жизни камнем вероломства и уничтожить цветник его дней самумом жестокости. /4 б/ И постоянно эти коварные каверзники, эти вероломные смутьяны держали на уме, как бы прекратить жизнь этого храброго человека. Большая часть [их] полагала [для осуществления заговора] подослать к хану группу лиц под видом просителей и в тот момент, когда хан, натянув поводья коня, остановится, [чтобы выслушать просьбу], застрелить его из-за угла. Часть же стояла за то, чтобы в том месте Намазгаха, где его величество располагается для совершения молитвы в праздник жертв или разговения, вырыть яму, наполнить ее нефтью и поджечь, чтобы дымом честолюбия [своего] погубить луч его жизни.

Однажды его величество на прогулке в цветниках Ханабада расстелил ковер удовольствия и наполнил чашу приятности чистым вином счастья 13, в тот вечер группа бесчестных людей, по вероломству, свойственному современному человечеству, /5 а/ прибыла к августейшему дворцу [с целью убить государя]. Его величество, в тот же вечер узнав об этом, опоясался шашкой отваги и стал на страже августейшего дворца. Та банда бежала, но не было известно, сколько [в ней] было людей. Спустя несколько дней Мухаммед Рахим парваначи дурман, по чувству доброжелательности и расположения к его величеству, при случайной встрече 14 с последним смиренно доложил, что группа презренного сброда решила причинить вред благороднейшей милости его величества. Хан, уповая на милость господню, изволил сказать: «Мы предали себя божьей воле, и то, что писец судьбы начертал на поверхности нашего чела пером предопределения, то и будет». Зимою того же года Ходжа Балту доложил государю, что Ходжа Даулат сарай, /5 б/ объединившись с Джаушан калмыком, заявил [одному] узбеку, что они поразят его величество. Хан, рассердившись, [сказал]: «[Если] такие лица из числа наших слуг высказывают в отношении нас [столь] нелепые мысли, то какое же рвение к повиновению может быть у других?» До Джаушана и Ходжа Даулата дошло [это ханское] порицание. Джаушан, предпочтя [всему] бегство, скрылся, а Ходжа Даулата схватили в ханака, которую он построил для исполнения нравственных и религиозных предписаний, и привели [для расправы]. В действительности достопочтенный Ходжа был муж проницательный, высоконравственный и благочестивый, чтобы его можно было подозревать в этом ужасном деле. Короче говоря, несчастного Ходжу заковали в цепи. [17] Через неделю его невиновность стала известна его величеству и Ходжа был осчастливлен царскими милостями. /6 а/ За Джаушан калмыка заступилась родительница его величества, [и он был помилован].

Как мы уже сказали, это страшное происшествие (т. е. убийство Убайдулла-хана) произошло в ночь на среду.





Причиною всего этого бунта и смуты, появившихся из мира бытия и разрушения, был мехтер Кабули 15, дом которого находился внизу стены «высокого арка», там, где был его величество, покойный государь Абулфейз бахадур-хан, подобно пери, скрывающийся от взора людей в бутылке времени, чтобы далеко было от. его лица все доброе и злое. Упомянутый мехтер, ведя [с ним] знакомство, отправился на тайное совещание со всеми эмирами, где изложил им просьбу его величества, стременем которого достойна быть Луна, Абулфейз Мухаммед бахадур-хана, /6 б/ [что он желает быть ханом]. Он известил собрание о царственных милостях, [которые ожидают эмиров в случае возведения ими на престол Абулфейза] и обнадежил [их] тем, что ему всегда доступно его местопребывание 16. Так как все эмиры были того мнения, чтобы, исторгнув кипарис Убайдуллахова роста из парка царствования, посадить [вместо него] Абулфейзово молодое деревцо, то они приняли просьбу Абулфейза 17 с тем, чтобы [все] это дело взял на себя мехтер Кабули, о чем они его и попросили. Что касается естества [самого] бунта и возмущения упомянутого Джаушан калмыка, то он-то, как свирепый Марс, залил кровью, как киноварью и мышьяком, эти страницы истории [Убайдулла-хана], так что [само] кровожадное сердце Бехрама 18 растопилось [от жалости] в этом лазурноцветном замке.

Действительно, тот, у кого никогда не бывает улыбки на устах, кто всегда смотрит вниз, у того складка его лба подобна отравленной шашке, а взгляд его, как стрела неумолимого рока, ввергает в горесть. Джаушан калмык был человек /7 а/ смуглолицый, со сверлящим взглядом глаз; соединяя с неприступностью надменность и упорство фанатика, он мало имел предшественников в этом отношении. Упомянутый мехтер Кабули, основываясь на нерасположении, которое он таил в своем сердце против его величества, государя, равного блеском Джемшиду, заключив с Джаушан калмыком тесный братский союз, выдал ему и его братьям восемь тысяч [тенег] как цену крови [Убайдулла-хана]. Он [18] разжег [этим] огонь смуты и погубил множество огородов, садов и цветников [жизней].

Когда султан весны разбил палатку и шатер миндаля и фиалок на равнине лугов и взвалил [целый] паланкин бутонов на молодого верблюда розовых кустов; [когда] он прокричал шелестящим тюльпанам: «Взойдите на лугах!», опоясался шашкою зелени, сел на пестрого коня дней и ночей и повесил за плечо круглый щит из роз, а исторгающее жизнь острие копья – шип розы – положил на руку; /7 б/ [когда] он заиграл на флейте из нарцисса и забил в барабан похода перед наккара-ханэ 19 из изумрудных почек – тогда он направился в «Матерь городов» розового цветника 20.

Стихи:

Выступил на войну государь весны,

Из цветников он столько покорил крепостей, Навязал целые вьюки бутонов цветов, Воссел на молодого верблюда из розового куста.

Громко зашелестели тюльпаны,

Шелкоукрашенными дворцами стали сады и огороды.

Обиталища цветов через [все] это позолотились Из-за смены дней и ночей.

Опоясал безжалостный султан весны

Вокруг талии меч из лилий и зелени.

Непрестанно он играл на флейте из нарцисса, Колотя в литавры из розовых лепестков.

Направился очаровательный государь весны В сторону «Матери городов», садов и огородов.

Короче говоря, тою весною /8 а/ счастливый и могущественный государь, его величество добродетельный Убайдулла-хан, выразил желание направиться в «Матерь городов» Балх, обрадовать и осчастливить, разлученных [с ним обитателей] Дома печалей и осмотреть ту область, нет ли в ней каких-либо недостатков 21; вместе с тем осчастливить и возвеличить [своим вниманием] Ни'матулла-бия, который уже давно был в пустыне разлуки с лицезрением государя, подвизаясь на поприще управления «Городом мужей» Термезом 22. Однако эмиры того времени, вроде Ма'сум ходжа аталык сарая, Худаяр диванбеги мангыта, Фархад парваначи утарчия, Бек оглы дадха багрина, Ходжа Кули мирахур катагана и других, не согласились на эту поездку его величества /8 б/ и обратились к нему с последовательным рядом [19] просьб, чтобы его величество, стременем которого достойна быть Луна, в настоящее время задержался в веселом дворце прекрасной Бухары, приказав большинству эмиров отправиться в Балх и там совместно с Адиль аталык мингом, правителем той области, заняться рассмотрением и устранением недостатков и упущений в делах последней. [Но] отмеченный знаком Рустема и видом Феридуна величество на просьбу упомянутых эмиров не согласился и постановил на том, чтобы в счастливый час и в благоприятное время отправить в чарбаг Пир-и Марза небоподобные дворцовые палатки, заслуживающие специального внимания небесных сфер, царские дворцовые принадлежности 23. Во исполнение этого приказания служащие – фарраши 24 навьючили [все это] на огромных двугорбых верблюдов [и отправили по назначению].

В соответствии с [этим] роковым распоряжением двор убежища мира [Убай-дулла-хана] обосновался в упомянутом чарбаге. Говорят, что последний первоначально называли чарбаг Ка'би что /9 а/ основателем его был Ходжа Исмет. Теперь же, ввиду того что его благодатный мазар находится поблизости от этого чарбага, последний называют Пир-и Марза по той причине, что св. Ходжа [Исмет] всецело занимался земледелием (дихкани). Поскольку же словом марз называют культурную, обработанную землю, а ходжа был духовным наставником (пиром) крестьян и сам возделывал землю, то за это и получил имя Пир-и Марза (Покровитель пахотной земли). Простой же народ называет это место теперь Филь Марз. Некоторые же стоят на том, что в этом месте когда-то подох слон, почему место это получило название Фил-и Мурда (Мертвый слон). В повседневном же употреблении простонародье зовет [это место] Филь Марза.

Словом, когда счастливый хан-мученик пожелал сесть на коня и отправился в Пир-и Марза, мехтер Шаф'и 25, сподобившийся совершить паломничество в Мекку и Медину и служивший [еще] Абдула-зиз-хану и Субхан Кули-хану, сняв с головы чалму и опустившись на колени, сказал: /9 б/ «Государь, я старый [слуга и] богомолец ваших отцов! В этом [месяце] сафаре, столь смутном, вам, разумеется, лучше всего замедлить свой выезд. Я полагаю, что это путешествие угрожает жизни вашего величества». Счастливый хан-мученик [на это] соизволил сказать: «Мехтер мой, я [ведь] не избран рукою какой-либо твари, чтобы впасть мне в несчастье от руки враждебного создания. Если царство, которое мне подарил всевышний господь, он отнимает у меня, то я – раб его. [20] Стихи:

Мы – рабы [его], и наше спасение (букв. средство) – в его благоволении, Для несчастного же раба где (?) предел имеющему случиться с ним? 26 День, когда твари исповедали творца своим владыкою, есть то, что по господнему предопределению Достойно нас [и] то, что нам [сверху предначертано], тоже нас касается.

Словом, упомянутый мехтер замолчал [и не стал больше уговаривать хана]. Его величество [вполне] счастливо сделал местопребыванием своего [правления] чарбаг Пир-и Марза.

Прошла после этого неделя. В вышеупомянутую ночь на среду, которая была ночью, по соизволению Аллаха, /10 а/ черною и мрачною, как сердце злодея, темною и печальною, как траурное платье, в столь позднее время в [этом] коловратном мире, с каменным сердцем, как сердце упорного фанатика, исповедника религии насилия в жестокое время, подобное сердцу человека, оплакивающего покойника и глубоко уязвленного страданием, – в такую ночь войска звезд выстроились рядами над этим чарбагом вокруг его стен и мерцали, [наблюдая], что происходит за [стенами].

Надев железные латы, узкоглазые [многочисленные] звезды нападали на непорочный дворец султана неба; кровожадный Марс провел по горлу счастливого хана-мученика, Солнца [вселенной], кинжалом погибели, и подол тюльпаноподобной зари омочился кровью в том дворце мрака.

Стихи:

Ночь, подобная тавру горести, невыносимо мучительная, Ночь, как сердце тирана, [исполненного] скверных поступков, Ночь темнее, чем глаз врага, Черная, узкоглазая, погруженная в железо, Ночь мрачная, подобная волосам оплакивающего покойника, Черная, непроглядная, мрачная и тонкочувствующая, Ночь, как сердце влюбленного, /10 б/ полное горести.

[В каковую ночь] звезды стали подобны желтому лицу, – В ту ночь мстительное небо Стало соучастником врага в убийстве шаха.

[После] вечерней молитвы 27, когда уже была полная раскаянья ночь Страшного суда, Ма'сум аталык, приспособляясь к обстоятельствам времени, послал донесение [хану], чтобы его величество государь, равный по достоинству небесной сфере, был осведомлен о стенах августейшего [21] арка и ставки, что как бы судьба не устроила [с ним] какой-либо каверзы 28. Когда государь, счастливый мученик, уяснил себе смысл посланного ему упомянутого аталыком донесения, он сжег последнее н сказал: «Я не воробей, чтобы в страхе улетать с ветвей дерева при звуке тетивы пращи 29, я ведь и не феникс, чтобы остаться на [горе] Каф 30, гнезде упования на божественную милость».

Словом, в описываемую ночь упомянутый мехтер Кабули и привычный [к таким делам] Джаушан калмык устроили в соборной мечети Бухары, являющейся местом сосредоточения молящихся, /11 а/ совещание при участии сорока человек, называвших себя кырк казах (сорок казахов), с главарями заговорщиков: Ланг Мухаммед Мурад туркменом, Дост Мухаммед ишик-ака-баши багрином, сыном Ширгази-бия, Клыч диванэ, который был из числа слуг 31 упомянутого ишик-ака-баши 32, и проч.

Приняв на себя обязательство [убить хана], они пошли на все, не исключая и перспективы смерти. Из усадьбы мехтера Кабули, которая, как упоминалось выше, находилась внизу арка, заговорщики взобрались с восточной стороны до верха высокой цитадели, куда [даже] ветер не проникал в своем дуновении, проделали там отверстие на манер того, как это бывает в пчелином улье, и Джаушан калмык вместе с братьями Мухаммед Салаха курчи, сыновьями Абдулла-бека и другими, подобно лисам, проникли в тот цветущий дворец /11 б/ и поспешили в ту же ночь разыскать его высочество, коему сопутствует при стремени Луна, Абулфейз-хана, покуда не удостоились быть в присутствии его высочества. [Тогда] все сборище заговорщиков закричало, что хана убили в [чарбаге] Пир-и Марза. Услышав этот крик, все рабы и слуги [двора] отчаялись видеть живым его высочество, но последний в это время был еще жив, пребывая на постели спокойствия.

В эту ночь Ланг Мухаммед Мурад убил в гареме Ходжу Балту, который, узнав о происшедшем, хотел выйти [наружу]; мехтера Шаф'и убил Мухаммед Салах курчи. Та ночь [по своим ужасам] казалась ночью Страшного суда. Если бы не было Солнца ханской красоты, Абулфейз-хана, то близко было бы к тому, чтоб от страха и ужаса сердца превратились в трепет, а души поверглись в смятение 33. /12 а/ Это происшествие случилось около полуночи.

Когда счастливое известие [о предположении возвести на ханский престол Абулфейза] достигло до всех эмиров, Худаяр-бий, Фархад-бий, Ходжа Кули-бий, Султан-бий и все эмиры, которые были в наличности, на той же ранней заре достигли утра свидания с его величеством ханом. Послали за Ма'сум аталыком, стали непрерывно бить [22] в большой барабан, возвещая об избрании ханом Абулфейза, и кричали: «Счастье – государство Абулфейз-хана!» и обнадежили народ свежим известием [о новом] хане.

Однако, когда в ту темную ночь в Бухаре распространилось известие об этом ужасном происшествии, каждый из эмиров и из прочих подданных, пораженный, вставал [с постели] и хлопал от радости в ладоши; многие же от огорчения ударяли себя по голове рукою сожаления. Тюря Кули кушбеги найман, которого его величество хан-мученик, обласкав, возвысил из праха ничтожества до зенита величия, /12 б/ предоставив ему должность кушбеги вместо уволенного Абдулла хаджи, который теперь спокойно завернул ноги власти в подол терпения и спокойно сидел, – этот Тюря Кули, услышав обо всем происшедшем, бежал [из Бухары], поспешив к хану в Пир-и Марза. Когда он достиг до августейшего местопребывания (букв. до августейшей урды), то известил дворцовую челядь 34, чтобы она, разбудив от сладкого сна его величество, сопутствуемого Луною, подняла бы его с постели покоя, ибо судьба проявляла к нему другое коварство и небо обнаружило великую беду. Дворцовые люди в ту же ночь передали это гаремным женщинам, и те, разбудив его величество, доложили ему, что ужасный мир и непостоянная судьба /13 а/ подвинули на это [дело] группу негодяев. Последние проникли в августейший арк, убили Ходжу Балту и мехтера Шаф'и и заполнили и увенчали престол миродержавия драгоценными камнями и блеском существа Абулфейз-хана, а убежище халифского достоинства, [Убайдулла-хана], свергли с престола халифства и господства.

И тот вождь эпохи, государь мира, [Убайдулла-хан], со всею отвагою, которая была в нем, соизволил сказать следующее: «Как осмелились проникнуть в высокий арк эти скверные подонки общества и совершить столь гнусное дело?! Воробей если и залетает в гнездо орла, то он рискует попасть в когти смерти, если пичужка притязает стать фениксом, то от дуновения воздуха, образуемого взмахами его крыльев, она перестает существовать.

Стихи:

Если в гнездо орла полетит воробей,

То от когтей [орла], несущих страдание, он проститься со своего жизнью.

Если он на [свое] несчастье направится к жилищу феникса, /13 б/ То в вечер смерти он разлучится с своею жизнью. [23] Но [хан] не знал, что у дурно воспитанной и огорчающей судьбы есть такое положение, что она лютого льва низвергает в колодец хитростью лисицы и укусом мошки губит могучего слона. В это время до высочайшего слуха донеслись нестройные воинственные звуки большого царского барабана, [несшиеся] из города.

Его величество хан, достоинством равный небесному своду, а запальчивостью – Солнцу, опоясался поясом энергии и успокоил обитательниц гарема, [сказав им]: «Не будьте робки, потому что мы тоже имеем группу лиц, которые уже много времени громко заявляли о благожелательном отношении [к нам] и звонко били в барабан самоотверженной преданности под этим пышным голубым [небесным] сводом. Надеемся на божественное милосердие, что завтра к могущественному [высочайшему нашему] порогу 35/14 а/…

В этом происшествии эмиры, имевшие распрю с особою его величества, осведомившись о положении его, и всего менее желавшие его благополучия, окружили занимавшийся им чарбаг плотным кольцом, так что его величество никак не мог выбраться из этого заколдованного круга. Так что, куда бы он ни смотрел, всюду видел знаки его чародейства. После этого [ему не осталось] ни могилы, ни савана. Бог даст, мы опишем [дальнейшие] события.

Когда его величество, несчастный хан, увидел, что птицеловы рока раскинули [над ним] сеть со всех шести сторон 36 и отовсюду кричат душе, заключенной в тело: «Здесь разлука между нами!» 37 – он предоставил сердце сладкой смерти 38 и вкусил чашу ядоносного напитка горести. Рассыпающим перлы языком он воскликнул: «Друзья мои, мы связали уже сердце [наше] со смертью и покидаем все то, /14 б/ что привлекало нас в мире, [посему] мы утвердились в мысли надеть одежды путешествия из этого тленного мира во дворец вечности». И затем, обращаясь к самому себе, хан говорил – Стихи:

«Тело есть верховое животное, привязанное на конюшне в день войны, Лучше [поэтому] в день битвы иметь [под собою какую-нибудь] клячу.

Выросла из сада нашего существования [роза], полная бутонов, Лучше бы ей быть в уголке головного убора вождей.

Сердце – стеклянный сосуд, полный крови горести, Разбитое камнем случайности оно покидает свою родину».

И [опять], обращаясь к себе, он говорил: «О тело, не проводи в беспечности эту ночь и не забудь своей подруги-[души], ибо завтра [24] тебя напоят из чаши: «всякая душа вкусит смерть» 39, в ней же покой сердец и веселье мыслей. О пленник небытия, покончи же с любовью к своей жизни на коврике михраба!» 40.

Мухаммед Рахим [бий] парваначи был мотыльком, сгоревшим в кружении вокруг украшающей сердце свечи. /15 а/ Но рок и случай, проявив коварство, пресекли нить дружбы между свечой и бабочкой. Когда ужасная весть о всеобщем нападении [на хана] достигла слуха Мухаммед Рахим-бия и он увидел, что стечение людей оказалось на одной стороне и – что может сделать капля с морем, [как и] одинокий всадник с [целым] войском? – он, поневоле завернув ноги раздумья в подол терпения и неподвижности, не предпринял ничего [для спасения своего государства].

Великодушный же хакан проводил ту ночь в Пир-и Марза; большинство его слуг, вроде Шакир мирахура, Афлатуна курчи и Тюря-Кули кушбеги, обратились к нему [с предложением своих советов], как бы ему спастись из сего потопа несчастья. Его величество однако не соглашался 41 [с ними и говорил]: «Что за низость – оставить свою семью в руках злодеев, а самому уйти! В конце концов нужно же умереть, ибо ни одному человеку не избежать смерти. Если пришел смертный час, /15 б/ то никаким средством не отстранить его! И вот, взвалив одежды существования на верблюда небытия, мы поспешим [теперь] с караваном смерти во след за исчезнувшими [навеки] людьми.

Стихи:

«Вот я отправился следом за исчезнувшим караваном [смерти], Тяжелы у меня воспоминания о своем существовании.

Не затрудняй же [себя] раздумываньем об огорчительных обстоятельствах моей жизни,

[Ибо] это горестное происшествие вне пределов объяснения!

В новогодний сезон сады нашего веселья Подобны лицам возлюбленных, пляшущих осенней порою [по сборе винограда].

От того, что пришел день смерти, стало известно такое положение:

Этот мир – преходящ и огорченья мира – тоже преходящи».

Передают, что в то позднее время, когда двери жестокости и насилия раскрылись перед несчастным государем, а [все] виды удовольствий и покоя закрылись перед его лицом и караваны слез беспрестанно /16 а/ катились со станций глаз сего государя через город его ланит, [25] пламя же его тяжелых жгучих вздохов превращало в воду самые бесчувственные сердца, он декламировал следующее стихотворение, применительно к его горестному положению:

Газаль:

«Мое сердце от горести стало кровью, поскольку мне быть в доме траура, Я сегодня хочу расстаться с царством благополучия.

Судьба, как только возымела силу, поступила со мною вероломно, По допущению рока я тоже хотел бы быть вероломным, Каждому я обещал покровительство, [а судьба] поступила [со мною] коварно, и я поражен изумлением.

Я не хочу быть знакомым ни с кем в эти дни!

Я – Хусейн своего времени 42 и вижу зло от этих отвратительных людей, И лучше бы мне также мучиться жаждою в [пустыне] Кербела, [как и Хусейну]!

Следовало [мне], и я испил от людей целый поток несправедливости, – Не упрекай же меня: /16 б/ [я], Убайдулла, буду со смертью в согласии!»

Словом, в ту горестную ночь все эмиры, отправившись в бухарский арк, единогласно решили убить Убайдулла-хана и сделать государем его величество Абулфейз-хана.

Они несколько раз посылали к Ма'сум-бий аталыку, [прося его принять участие в их решении], а он, человек военный, медлил с прибытием [к ним], ибо, [по его мнению], возможно, судьба даст другой оборот делу. Он послал [на разведку] человека и путем шпионажа получил известие, что в Пир-и Марза при хане-мученике никого нет.

И [тогда] Ма'сум-бий сел на коня и, на ранней заре прибыв [в арк], поцеловал августейшее стремя его величества, Абулфейз-хана 43. И все согласились на том, что по Чингизханскому обычаю расстелили белый войлок [и подняли на нем Абулфейза, тем самым] возведя его величество, божественную тень, на престол. Его величество хан не согласился было на убийство брата и сказал: «Хорошо было бы [моему] любезному брату /17 а/ отправиться в паломничество к святым местам Аравии и сподобиться [получить] от них почет». Эмиры, [однако], не согласились на это. И когда взошло Солнце, то наставший день был днем, когда бедоносное море пришло в волнение, огонь бунта высоко взметнулся вверх и волк гибели унес Иосифоподобное могущество [Убайдулла-хана] 44. [26] Я славлю Аллаха достойным его славословием! Тот день был таким днем, в который сердца стали полны боли, а лица пожелтели. В то время, когда взошло Солнце, ты сказал бы: «Вероломные войска звезд Султана [т. е. солнца], когда с восходом освещающего мир Солнца на ристалище божественного всемогущества 45 смешали вместе землю и кровь жестокости, они, как дикие восточные тюрки, захватив в плен закрытых чадрами целомудрия [обитательниц] лазоревого дворца небес, /17 б/ сбросили с них покрывала и повлекли [их] в плен, посадив на сребровидный круп светлошерстого коня небес 46. Государь же, достоинством равный Джемшиду – Солнцу (т. е. Убайдулла-хан), стоял один-одинешенек с глазами, полными кровавых слез, благодаря руке [слепого] рока. В такое время группа военных, крича и вопя, со всех сторон ринулась к саду Пир-и Марза. В это время хан, оставленный всеми и без близкого друга, совершив утреннюю молитву, сел на молитвенный коврик покорности своей судьбе. На его стороне никого не оставалось, кроме Афлатуна курчи и Тюря Куля кушбеги. Вдруг со стороны города раздался крик: «Хватай [его]!» и военные бросились, как на грабеж. Его величество, услышав шум и крики этого сборища, /18 а/ невольно заплакал и, теснимый насилием и жестокостью судьбы, испускал тяжелые пламенные вздохи, так что автор этих строк по этому поводу составил [следующую] элегию:

«О мусульмане, [все] стенания [происходят] от вращения сего высочайшего неба,

[И все] правосудие и несправедливость проистекает от случайностей, совершающихся на земле!

Скорбью возделана земля, жестокости преисполнено небо, У него готовы бунты [и мятежи] и сто тысяч [их] еще в засаде.

Кроме капель яда, не влило оно в наше горло [ничего], Хотя и полна бывает меда звезда небосклона.

Я пишу на память историю о жестокости вращения небесного свода и круговорота времени.

В тысяча сто двадцать третьем году, в священном [мухарраме] 47 В Бухаре возникло бедствие, сопровождаемое ужасами Судного дня, И внезапно воссияло восходящее солнце Абулфейз-хана. /18 б/ Померкла во тьме счастливая звезда Убайдулла-[хана, ибо] Кроме несчастья, [ничего иного] не бывает в развалинах мира.

Куда делся [пышный царь] Джемшид, куда девалось веселье, где вращенье [застольной] чаши?!

Условилась шайка людей убить несчастного государя.

И из Бухары совершила нападение на Пир-и Марза». [27] Когда весть о нападении этой вероломной банды достигла до высочайшего слуха, его величество понял, что все проистекает от козней судьбы. И в горести и беспомощности, обратив лицо [свое] к этому голубому и замечательному небу и к этим девяти слоям синих небес, с глазами полными кровавых слез и с печальными вздохами от жестокости и тирании судьбы, говорил такие слова – Стихи:

«Когда услышал о нападении народа государь несчастных /19 а/ Он испустил [идущий] из души и сердца вздох, полный горести и безнадежности.

Он сказал: «О тиранический круговорот небес, [твое] возмездие [происходит] от твоей несправедливости, Тебя создали из естества вероломства! Кольца твоих звезд не меньше, чем цепи [рабства],

[И] не меньше, чем тюрьма, будет твой созданный тиранией чертог.

Ты в одно мгновение несправедливо убиваешь сотню безгрешных людей,

[И] никогда не делается веселым твое невеселое настроение.

В такое, [как сейчас], время блеск меча скорби стал [твоим] знаменем;

Забила волна из облака бедствия, которым кипит твой поток».

Когда несчастный государь, этот бездольный владыка, увидел, что народ принял твердое решение убить его, обнажил для этого свои мечи /19 б/ и поднял копья поразить его насмерть, – он вошел в свой гарем, где все целомудренные обитательницы, плача, стали целовать его в розовые щеки.

Его величество, несчастный хан, поправил на себе оружие, надел на себя еменскую кольчугу, опоясал египетскую шашку 48, перебросил за плечо щит и, накрыв голову шлемом 49, обратился к тем несчастным, угнетенным [злым роком], к тем злосчастным, готовым умереть со словами: «О мои собеседницы и мои подруги, сегодня такой день, когда розовый цветник моих ланит погубит [холодный] ветер осени, а мои сладкие уста станут жадною добычею муравьев могилы; голову и /20 а/ стан мой поразит [насмерть] оружие небытия, а мои оба нарциссу подобных глаза наполнятся могильною землею. Если [когда-либо] пройдете по саду и увидите случайно розу, вспомните о розах моих ланит; если же вы посмотрите на кипарис, то вспомните о моем стройном стане! [28] Стихи:

Если ты посмотришь на розовый цветник, ты вспомнишь меня;

Увидишь завиток гиацинта – вспомнишь мои кудри, Всякая роза и тюльпан, которые возвышаются на лугу перед твоим взором, Напомнят тебе о моем стройном, как кипарис, стане и о моем румяном лице!»

Крики, смятение, плач и вопли отовсюду поднялись из среды слабых и несчастных женщин, и матерь (родительница хана), плача, громко оплакивала его. Государь-мученик, прощаясь со всеми обитательницами гарема, говорил: «Это последнее [мое с вами] свидание и последнее прощание!» /20 б/ Стихи:

«Он отправился в гарем и со скорбью сказал последнее «прости» [своим подругам]:

«Прощайте, мои дорогие подруги, прощайте!

О какая разлука [с вами], жемчужинами цветника жизни!

Прощайте же все целомудренные жительницы [гарема], прощайте!»

Терзаемые невыносимым горем, все плачущие невинные [красавицы] сказали:

«Прощай, государь, отказавшийся от дома и домашнего достояния!» 50 Очи небесного свода, [созерцая это], выжимали [из себя] капли алых слез, [а] Шах, не переставая плакать, все время говорил: «Прощайте!»

Ночною порою запылал огонь грабежа и скандала И лишил сердце государя несчастных [надежды] на жизнь.

Едва хан успел проститься со своею семьею и своими домашними, как вдруг [совсем близко] раздался необыкновенно сильный крик /21 а/, и все грабители проникли в гарем, [в это] убежище женской части, и бросились все грабить, унося все, что попадало им под руку. В это время его величество, имея в руке лук, взял стрелу и поразил ею одного из [этой] банды так, что тот отправился [в ад] за дровами.

Несчастный государь, посмотрев вокруг себя, никого не увидел из своих сторонников: ни одного друга, ни одного разделяющего с ним печаль, ни одного товарища и ни одного сострадательного человека, – ни извне, ни изнутри ни одного доверенного слуги, ни одного интимного приятеля. Все те, которые [столь еще недавно] громко заявляли о [29] своей к нему любви, все теперь презрели [свою] верность своему государю, обнажили мечи и [выявили свои] каменные сердца. [А он] – пленник [своего безвыходного положения], с глазами, источающими кровавые слезы, /21 б/ продекламировал такие Cтихи:

«Когда государь во время [постигшего его] несчастья посмотрел во все стороны, Он увидел на лицах людей яркое проявление предательства.

Весь этот блеск величия государства он приготовил, Во время же [своего] исчезновения он стал подобен искрам.

Его друзья рассеялись, как звезды из созвездия Девы, И кроме того полюса достоинства там никого другого не осталось, То есть, кроме прекрасного и верного Афлатуна времени, Он, благородно рожденный, прославился [своею] верностью!»

Когда его величество, убежище халифского достоинства, остался один, тот бессовестный народ окружил его со всех сторон и каждый стремился [с угрозами] посягнуть на него. [В это время] Афлатун курчи, который [хотя] и был калмык, но по своей верности был единственным в мире 51, приблизившись к государю и опустившись на колени, сказал: «О несчастный государь, о страдалец-хан, /22 а/ о злополучный монарх, о бездольный владыка! Сегодня начала трепетать [у меня] птичка сердца в клетке тела, желая взлететь на ветви мученичества; а тело за завесою устранения воды и праха и сердце, как полный главнокомандующий, – оба они дышат верностью [вашему величеству]. Сегодня я покорил свою душу и сердце, душу, которой свойственна измена и которая хотела бежать, и сердце, счастьем которого является питье кровавого напитка печали и которое предпочитает постоянство. [Поэтому] я хочу сегодня возвеселить свою плоть 52 в море крови мученичества, чтобы завтра, в день великого представления [божеству], полностью войти в толпу самоотверженных, верных людей». /22 б/ Он сказал это и, подобно соловьям с опьяненными сердцами в клетке тела, принялся стенать и [потом] вскрикнул: «О люди, это – равнина Кербела, а я ее мученик!» Как вдруг какой-то низкий человек [из толпы убийц] ударил Афлатун калмыка по голове, так что тот свалился с ног и упал на землю, смешавшуюся с его кровью. Смотря [вокруг] скорбным взглядом, он говорил: «Боже мой, будь свидетелем того, что я половину своей жизни принес в жертву за [своего] господина!» Его величество хан, [видя все это], [30] плакал и трепетал. А тог подлый человек отделил голову Афлатун калмыка от его благословенного тела и [тем] освободил из сети его бытия птичку его души.

Стихи:

Он сказал: «О государь беспомощного товарища, Ставшего пленником, подобно ржавчине на кольце цепи горя! /23 а/ Трепещет [мое] сердце, вкушая удовольствие из источника верности.

Оно жертвует жизнью у ног высокопрестольного государя».

Он сказал и стал подобен опьяненному соловью от восхищенья красотою [своего подвига].

Его изрешетили мечами и стрелами, [сделав], как лист розы, расщепленный на сто частей.

Государь, пораженный этим, плакал и в то же время трепетал в беспокойстве [за свою судьбу].

Так нужно [умереть] рабу, так нужно [кончить дни] эмиру!

После чего государь, почитаемый, как небо и страх ангелов, Обратил свое лицо к толпе военных и произнес сладкую речь.

Когда Афлатун курчи на пути верности [своему государю] вкусил из [рук] виночерпия – судьбы из чаши меча чистое вино мученичества, его благословенную голову взяли и с торжеством победителей подняли кверху. Из-за этой светоносной головы /23 б/ счастливый государь-мученик, Убайдулла-хан, обратившись к военным, сказал: «О люди, вы знаете меня, что я за человек? Я – роза из розового цветника Надир-хана; я – кипарис из Субханова парка 53. В течение двухсот двадцати лет отцы ваши служили нашим предкам и ели [их] хлеб-соль, а теперь вот уже восемь лет, как вы питаетесь от стола моих милостей, и никто [вам] не поручал кушать соль и разбивать солонку. Если вы нашли мое правление тягостным [для себя], то предоставьте мне отправиться к почитаемой Ка'бе, удовольствоваться вместо царского венца шапкой бедняка и, сойдя с престола счастья, сесть на рогожке бедности. /24 а/ О люди, подумайте о [моей] соли и удержите свои руки от убийства меня, невинного, потому что кровь безгрешного не заснет на земле! Разве среди [вас] нет такого-то и такого-то, которые признательны за [мою] хлеб-соль?».

От этих слов одни из людей, [решивших убить хана], встревожились и опустили свои головы, но группа лиц, помнивших обещание Джаушан калмыка 54, без [всякого] указания обнажила перед его величеством шашки и ранила [этим] его печальное сердце. Подняв шум, они поспешили ополчиться против [убежища] мира. Хан сказал [им]:

«О люди, ведь теперь [31] священный месяц мухаррам, а я – угнетенный Хусейн! 55 Кроме того, вы знаете – Стихи:

«В месяце мухарраме я, как Хусейн, измучен, Страдая от жажды в [долине] Кербела, печальный и без помощника.

Не проливайте [все] поголовно воды лица моего 56 безжалостным мечом, Хотя вокруг [моего] одиночества [вздымаются] волны моих слез (букв, моего жемчуга). /24 б/ В знатном происхождении – свет, а я – Субханов свет очей, 57 В сейидском достоинстве я – розовый куст из цветника пророка.

Я всех вскормил у вкусного стола своего, И в воздаяние за [подобный] поступок мой помощник – злосчастье.

Никто не подумал о споре с ним,

Как оно разобьет куском гранита мое хрупкое стекло».

Короче говоря, когда убийцы вошли в [ханский] гарем к принялись за грабеж, пленный государь увидел, что все они заодно, все тесно сплочены [и ему не будет ни от кого пощады]. Неотвратимо тот дом был территорией, подобной дому судьбы, построенному насилием, или подобной замку небесного рока, который унес в тот дом убежище добродетели [хана-мученика]. Один мучитель-военный, по имени Кучик-Хайван минг, проломав отверстие в стене комнаты, [где находился хан], вошел с четырьмя-пятью человеками и схватил его величество за пояс, хан сказал: /25 а/ «Как тебе не стыдно хватать [столь дерзко] за пояс своего благодетеля и обесчестить себя на весь век! Какая тебе польза убивать меня?!» Но тот злодей-злоумышленник, не обратив никакого внимания на слова государя, вцепился в него и с такой силой нанес кулаком удар [по лицу] его величества хана, что тот проглотил два [выбитых] зуба. «О низкий человек, – восклицает хан, – ты думаешь убить меня и полагаешь, что легко тебе пройдет мое несправедливое кровопролитие! Я надеюсь, что ты не достигнешь своего желания».

Стихи:

Нелегкое дело – они пролили кровь невинного И посыпали прах горести на голову жизни несчастного.

Нетрудное [дело] – [поразив] мечом беспомощного, Они смешали [его] с землею и кровью государя Кербела [имам Хусейна] Нетрудное [дело] – у несчастного /25 б/ с сотней насилий и жестокостей Разорвали нить жизни мечом горести! [32] Тот злодей [Кучик-Хайван минг], схватив его величество за ворот, потащил его наружу, ибо питал к нему старую злобу за то, что его величество во время своего путешествия в Самарканд разрушил его укрепление 58. Но тот лев из чащи ловкости (т. е. Убайдулла-хан), схватив за талию Кучик-Хайвана, как воробья, ударил его о землю, так что все вскрикнули [от неожиданности]. Хан схватил [было] рукою за кинжал, но тот случайно остался у него под кольчугою. Когда хан искал кинжал, Кучик со всем своим скотством 59, не надеясь освободиться из-под руки хана, закричал своим мулозимам 60: «Помогите мне!» – как будто он был пленником в когтях льва. И неожиданно злая судьба пришла ему на помощь, /26 а/ [так что] охотник попал в руки дичи или лев стал пленником в лапах лисицы.

Один из его «сирот», подбежав, ухватил благословенные ноги хана, потащил к себе и свалил с ног тот свободный кипарис, ту стройную пальму. Упомянутый Кучик-Хайван, вскочив на ноги, сел на беззлобную грудь того сидящего на почетном месте [государя], плода от древа благородного происхождения. Ты сказал бы [при виде сего], что земля и время восстонали и вскричали [от горести]. Вопль поднялся из среды закрытых стыдом целомудрия [обитательниц гарема]. Хан-мученик же бился под руками и ногами Кучик-Хайвана и проливал потоки кровавых слез горести из облака очей. Свое несчастное положение он выражал такими словами – Стихи:

«Увы! Я – несчастный, плачущий, [всеми] покинутый, Схваченный врагами /26 б/ спереди и сзади, Упал на землю беспомощности;

Небо же растворило [передо мною] двери насилия, и Сердце полно боли от крика и плача, Тело изранено мечом злодея;

Голова подобна пузырю моря, наполненному кровью, А шлем – цвета красного тюльпана;

[И нет никого вокруг]: ни задушевного друга, ни помощника, Ни родственника, ни везира, ни личного секретаря!

Верность далека от сердец друзей,

А жестокость [в виде] злобного меча – в руке гордого [злодея].

Судьба решила убить меня,

Нарушив верность, союз и клятву.

Мое сердце переполнено болью от [этого] места плача, А тело мое изранено и измучено мечом печали. [33] Дом и семья [мои] преданы на поток и разграбление, Мои же друзья в плену, в одиночестве. /27 а/ Увы! Я сложил свой багаж в юности И не вкусил [ни одного] плода от пальмы жизни!»

Когда государь подобным образом стенал, а интимного друга Не было подле него, он зарыдал и заголосил.

С сердцем полным боли, с желтым лицом, бедный Упал на землю без [поддержки] друга от горести, [нанесенной ему] злобою.

Судьба никогда подобного не запомнит И древнее небо с самого своего возникновения (букв. основания) не видело [похожего на это]!

Короче говоря, Кучик-Хайван, воспользовавшись случаем захвата обиженного [судьбою] шаха и стяжавшего божью милость государя, вонзил в затылок этого сейида-мученика кинжал злобы, так что залил его алою кровью всю землю. Подлинно [все] мы принадлежим Аллаху и к нему возвратимся 61. Небо в знак траура [по убитому хану] облеклось в темно-синие одежды, юная невеста, молодая Луна, исцарапала ногтями [свое] лицо, а Меркурий, обмакнув перо в чернила горести, создал элегию, /27 б/ оплакивающую покойного. Зухра разбила канун веселья 62, а роза разорвала [свой] воротничок; тюльпан положил тавро на [свое] сердце, а нарцисс стал без света 63;

Луна накинула на шею черный войлок 64; соловей же от разлуки с розою лица сел на кучу праха; вселенная пришла в смятенье; глаза [у всех] наполнились кровью, а сердца стали израненными, так что я сказал бы – Стихи:

«Вдруг при движении небесной колесницы его настигла судьба:

Птица государства сбежала, подобно краске, с лица сего государя.

Ему отрезали голову, как сняли нагар со свечи, и он получил вечную жизнь, Став в конце концов мучеником, подобным розе, рассеченной на множество частей.

Его царский венец, погрузившись в кровь, окрасился в цвет тюльпана,

[А он сам] среди /28 а/ земли и крови трепетал, как зарезанный.

В том обиталище ужасов поднялось смятение:

Всякий, гордившийся своим положением, бежал куда попало.

Небо в трауре по нем от зари окрасилось кровью.

Невеста молодого месяца, [царапая от горя] свое лицо, сломала ноготь.

Взошло Солнце превратностей судьбы, покрытое мятежом, И народ, подобно атомам, кружился в бурлении и воплях. [34] Одна группа людей била в барабан радости, [крича]: «Вот это наше время!»

А другие пили пригоршнями горести из кровавого потока.

То тело, которое [обычно] покоилось на царственном ложе,

[Теперь] положили на рогожу, [чтобы] потом накрыть землею.

Когда [мир] увидел обнаженного государя, упавшего на землю,

[То] от блаженного ангела-вестника достиг до ушей /28 б/ моего сознания такой крик:

«Это не тот государь, который имел счастье и благополучное государство,

[Который] имел корону, престол, страну, царство и тысячи рабов!

Почему возник этот страх за государство, почему произошли эти бедствия и волнения?

Что сталось с тою сферою почета, с тем высокопоставленным шахом?

Посмотри на вероломство судьбы, на ее тиранию, Что сталось с тем высокославным государем, шахом Убайдулла-ханом!

Посмотри на [обманчивое] счастье этого мира – [государь], сокрушающий [ряды врагов], Остался [лежать] на прахе унижения ничтожным, слабым и пытаемым!

О вероломное, коварное небо, нет сего государя!

Чашу [его] жизни опрокинул постоянно продолжающийся ветер, так что сего государя не стало!

Стала голова его кружащеюся в водовороте крови, подобно водяному пузырю, Это опрокинутое упавшее тело без головы – /29 а/ [больше] не государь!»

Когда взгляд целомудренных обитательниц [гарема] упал на эту арену, Вопль поднялся к небесам и смятение достигло до [самого] Сатурна.

Одна из них разорвала одежду души, подобно покрову розы, Другая упала на землю, подобно [срезанному] гиацинту сада, Неожиданно изможденное тело его матери, источая кровь, Упало среди праха и крови на [труп] того государя эпохи.

В то время от раны ее жизни расцвел кроваво-красный тюльпан;

Источающим кровь языком дорогая родительница государя сказала:

«Этот государь на смертном ложе [больше] не ваш царь;

Цвет /29 б/ сада, сего благородства не является [теперь] вашею Луною.

Он, трепещущий, как слеза влюбленного, среди земли и крови, -

[Вот] ваш обладатель престола, царского перстня и высокого положения!

Вытянулся бледный, как сирота, [мой] сын, – Ваш свет пророческого Солнца и тень Аллаха!

Когда смешали с землею мед его сладких уст, Ему, счастливому государю, в удел досталось смертное ложе 65.

Несчастного государя, как тюльпан, увидели в земле и крови [и] Завернули в саван, как розу, его жестоко израненное тело.

Не бывает источника, волнующегося искрами, который закипает от камня, [35] У [самого] гранита [от жалости] глаза полны слез, а печень превратилась в кровь,

[ибо] Никого нет там, кто бы взял /30 а/ его подножие гроба!»

Когда положили того несчастного [государя] в складку погребальных носилок, Вдруг [послышался] голос, подобный пламени, испепеляющему душу, Он сказал: «При наличии бедственного смятения, при слабости и нужде, Кто возьмет подножки погребальных носилок этого несчастного государя?

Он был могущественным властителем, этот несчастный государь!» 66 Едва оказался шах в мавзолее в объятиях отца, Плача вместе с духом сына, сказал дух отца 67:

«О приди, Хусейн злополучной равнины Кербела!

Приди, государь, мучимый жаждою в беспредельной пустыне.

Непрестанно рокочет большой барабан великого Судного дня, Приди же ты, плачущий, бьющий руками о подножье великого престола!

Доложи [всевышнему] судье о своих мучительных страданиях, Приди ты, подобный сердцу влюбленного, всецело плачущему [по своей возлюбленной]!

Разорви воротник в знак плача по умершему дня Страшного суда /30 б/ И освободи от горя [по тебе] мысль райских гурий!

Проявись во всем блеске в Судный день для жаждущих в пустыне Кербела, [ибо] Твой жизненный конец не менее [трогателен], чем повествование [о событиях] Кербела.

Надень алый [от крови] халат, подобно Хусейну, Для того, чтобы на равнине Судного дня стать отмеченным знаком Кербела!

Обнимись с Хусейном и войди в ряды [предстоящих] на площади страшного судилища, Посыпь главу свою прахом и войди в ряды [предстоящих] на площади страшного судилища, С тех пор, как станет известен меч возмездия за [злое] действие, Угнетенные тогда получат удовлетворение в отношении [своих] мучителей!»

О Тали` 68, замолчи теперь, когда воспламенился этот мир, Огонь же сих слов поднялся высоким пламенем и охватил весь мир.

О Тали`, замолчи, [ибо] сердце неверного сгорело. /31 а/ От огня, [вышедшего] из каменного истукана, воспламенился двор христианского храма.

С тех пор, как сошел под землю этот высокославный государь, Закончи же, Тали`, [свою] речь, [ибо] каждый, кто умер, уже кончился совсем. [36] После того, как убили его величество, получило широкую огласку [известие], что Султан туксаба кенегес выпил некоторое количество крови хана, [говоря]: «Ты был убийцею моих братьев». Но этот отвратительный поступок он в скором времени испытал на себе. В час намаз-и дигара (между полуднем и закатом солнца) все судьи и сейиды подняли тело убитого хана [и положили на погребальные носилки], все население прекрасной Бухары совершило молитву [за него] и [затем] положили его поблизости благодатного мазара [Бахауддина] Накшбенда, – да будет священна память его! – в непосредственной близости [со своим] отцом. Спустя после этого некоторое время вся власть перешла в руки /31 б/ Джаушан калмыка. Он занял должность куш-беги, а приближенного его величества государя, Абдулла-бия хаджи кушбеги, отправили в Чарджуй 69, но Мухаммед Ма'сум-бий хаджи аталык условился с ним, что он опять вернется на государеву службу [в Бухару]. Когда после этого прошло несколько дней, Худаяр-бий диван-беги стал думать о получении звания аталыка. Джаушан калмык, вместе с Мухаммед Ма'сум-бий аталыком потребовали Ибрагима, сына Рустем-бия кенегеса, приходившегося зятем упомянутому аталыку и бывшего правителем Шахрисябза, и утвердили его в должности диванбеги [вместо Худаяр-бия диванбеги]. Ходжа Кули мирахура, сына Хашхаль диванбеги катагана, сделали парваначи, /32 а/ а Худаяр-бия утвердили правителем Шахрисябза, но он оскорбился этим назначением и, поехав туда, поднял мятеж вместе со своим сыном Хакимом курчибаши, вступив в войну с племенем кенегес 70.

Джаушан калмык [тем временем] принялся за махрамов 71. Каждого из высочайших слуг он поручил одному узбеку, и [все] они подверглись пыткам. Власть Джаушана упрочилась. Ходжа Даулата, который был полюсом [своего] времени и вступил на путь суфизма, Джаушан отдал под надзор Ибрагим-бия, а Ходжа Нихаля, благочестивого человека, мурида шейха Хабибуллы, – под надзор Ходжа Кули парваначи, все же, что было в доме этого именитого ходжи, было разграблено 72.

Обоим этим ходжам было приказано отправиться в преславную Мекку [на богомолье, но вместе с тем] Джаушан тайно послал [следом за ними] одного человека, дав ему поручение /32 б/ убить этих двух чистой веры ходжей, [что и было сделано] в Каракуле. Их трупы [были привезены в г. Бухару] и похоронены на кладбище Абу-Хафса, – да помилует его Аллах! – поблизости Биби Зудмурад. Воспоминанием о ходжах Нихале и Даулате служат известные [бухарские] медресе и мечеть 73. В прекрасном

[г. Бухаре] большинство махрамов, вроде Баки мирахуpa, [37] Му'мин-бека, хранителя печати (мухрдор) и других, были арестовакы. Великим мехтером стал Убайдулла, сын Мехтер Пулада. Мехтер Кабули, будучи мехтером, обиженный на Джаушана, [что тот не посодействовал сделаться ему великим мехтером], затаил против него в сердце злобу. По прошествии после этого четырех месяцев число врагов Джаушана сильно увеличилось. И благородная личность его величества [Абулфейз-хана] тоже опечалилась его дурными действиями и изволила отдать приказание о расправе с ним. /33 а/ Двустишие:

Если ты выйдешь из повиновения своему благодетелю, То, если ты даже будешь небесным сводом, [все же] полетишь вниз головою.

Джаушан калмыка вместе с его братом Мухаммед Малах курчи вытащили из дома [Ма'сум-бий] аталыка и убили, похоронив [их трупы] в каландар хана Имам. Каждый прохожий считал своим долгом бросить камнем в эту могилу со словами: «Такого справедливого государя через тебя убили!» 74 Абдулла-бия хаджи вторично сделали верховным кушбеги (кушбеги-ий кулль), каковым он остается и поныне. И поскольку он является несравненным благодетелем, то да будет он постоянно здравствующим!

Высоковлиятельный мехтер Ибадулла сделался великим мехтером, [в какой должности] он остается и поныне. Упомянутый мехтер – прекрасный сын арбаба Сайфуллы Самаркандского 75. Действительно, мехтера с такими [превосходными] природными качествами редко можно встретить; в его время [поэтому] народ предпочитал его в отношении опытности в делах мехтеру Шаф'и, который имел высокие заслуги [в этом отношении]. Что касается Ма'сум-бия, то он, достигнув степени почета [в своей должности аталыка], жил так в свое удовольствие, /33 б/ что и объяснить нельзя.

Так как он был курильщиком опия, то в целях [большого] помрачения [рассудка] пил также и вино, доставляя [себе] наслаждение. Фархад-бию парваначи утарчи предоставили управление Самаркандом, а он, проявив [по отношению к населению насилие и вражду], зажег огнем [тирании] дома подданных, так что вести о его несправедливости достигли [до центральной власти], но это нисколько не помогло [прекращению его своеволия], и в Мавераннахре возникла анархия. Худаяр-бий тоже продолжал воевать с кенегесами [в Шахрисябзе]. [38] В 1124/1712 г., спустя два года [после вышеописанного события], имевшие между собой нелады Ма'сум-бий и Худаяр-бий [теперь] примирились и успокоились. Когда настал 1125/1713 г., все военные собрались в Бухаре и сошлись на том, что тирания Фархад-бия превзошла всякую меру, почему уволили его и предоставили правление Самаркандом /34 а/ Мухаммед Рахим-бию дурману. Так как [эта область] была домом хитай-кипчаков, то он не мог осуществить [нормальное] управление ею и потому, призвав из Шахрисябза своего родственника Султан туксабу, ввел его в Самарканд. [Его] кенегесы стали чинить разные жестокости и насилия над семьями мирных жителей. Хотя несколько раз [об этом] докладывали [центральному правительству], однако эти доклады не достигли до места [назначения]. Поневоле население подняло общенародное восстание и изгнало из Самарканда Султан туксабу.

Мухаммед Рахим-бий же испугался [бунта], но ходжи и судьи города, явившись к нему, заверили его, [что его не тронут]. Фархад-бий [тем временем] начал мятежные выступления в своем кургане. Все эмиры объединились и в 1126/1714 г., заставив выступить [из г. Бухары] его величество, стременем которого служит Луна, божественную тень [Абулфейз-хана], явились к нему на помощь. Когда Кермине стал счастливым военным лагерем, /34 б/ то все семь племен (етти уруг) 76 и все население Мианкаля выразили намерение явиться с выражением покорности его величеству. Мухаммед Рахим-бий, выступив из Самарканда, отправился с целью захватить курган Хакк Назар хитая; когда достиг его, то Хакк Назар, выйдя [из своего укрепления], вступил с ним в бой и нанес [Мухаммед Рахиму] поражение, так что тот лишь с конем и нагайкой по Шахрисябзской дороге направился [вместо Самарканда] в Бухару. Его величество [Абулфейз-]хан достиг до укрепления Фархад-бия и осаждал его в течение одиннадцати дней 77. Народ Фархада бежал в горы, [так что] общее овладение [укреплением] было уже совсем близко, как Бай Мухаммед-бий дадха сбил с пути Ма'сум-бий [аталыка, уверив его], что Фархад-бий является доброжелателем государя, [а что] в общество людей внесли смятение, то хорошего в этом ничего нет. А так как сын Фархада приходился зятем Бай Мухаммеду, то последний и пустил такого рода интригу, чтобы поместить сына Фархада на службу государя [Абулфейз-хана]. /35 а/ Но он не достиг своей цели, ибо Абулфейз, не сумев взять кургана [Фархад-бия], вернулся и соизволил остановиться в крепости Камбар-бия. Мухаммед Ма'сум-бий от горя перестал употреблять опий, заболел и вернулся в Бухару. Поистине он лишь повредил себе самому. После того Фархад-бий вступил в Самарканд. [39] Так как во время осады [укрепления Фархад-бия к нему] пришел [на помощь] Худаяр-бий, то [теперь] он отправился в Шахрисябз со стороны Фархад бия [в качестве его ставленника].

По возвращении счастливого государя [Абулфейз-хана] в Бухару он в течение двух месяцев пребывал в высоком арке, занимаясь разными приемами. Ма'сум-бий совсем разболелся. [Тогда] все военные и Ходжа Кули-бий составили заговор [об его устранении]. Спустя пятнадцать дней они явились на прием [к хану] и заявили: «Наш аталык – Худаяр-бий, а Ма'сум-бий аталыка и его зятя, Ибрагим-бия, мы не желаем иметь».

В тот день в городе произошло [большое] смятение. Ибрагим /35 б/ направился в свой дом, бывший на базаре Ходжа 78, и до ночи сражался [с осаждавшими его усадьбу противниками], а ночью сбежал в Шахрисябз. После весь народ пришел к Ма'сум-бий

[аталыку], но никто не имел смелости говорить с ним, наконец, Абдуррахман, [по прозванию] Котак баш дурман, бывший главным зачинщиком бунта, начал свою речь к аталыку, а Ма'сум-бий лежал [больной] в постели. Подняв голову, он произнес: «Котакбаш мой!» и сказал [ему] жестокие слова. Когда же назначили Ма'сум-бий аталыку [в управление] Карши, он согласился, потому что дальше [от Бухары] быть лучше.

Выехав туда и достигнув этого города, он около намоз и дигара отдал свою душу дарующему жизнь, уйдя [в тот мир] с бесславным именем. Да дарует ему господь прощение! Спустя шесть месяцев его похоронили поблизости благодатного мазара [Бахауддина] Накшбенда, – да будет священна его память! Дочь Ма'сум-бий аталыка, /36 а/ забрав имущество и вещи своего отца и надев кольчугу, [отправилась] в Шахрисябз к своему мужу Ибрагиму. Все придворные, пришедшие к единогласному решению, передали Карши Бай Мухаммед-бию. В конечном итоге последовало распоряжение быть аталыком Худаяр-бию. Через четыре месяца он прибыл в город [Бухару] 79. Когда настал 1127/1715 г., Худаяр-бий вызвал Ни'матулла-бий наймана, приходившегося ему дядей по матери, который в течение долгого времени был в Термезе. Тот скоро прибыл с большою помпою и стал добиваться должности диванбеги через Ходжа Кули-бия, у которого для этого были всякие ходы. [Скоро] все дворцовые служащие (махрамы) пожелали [видеть в этой должности] Ни'матулла-бия и тот стал диванбеги. Ходжа Ферхенг сарай, великий ходжа 80, будучи расположен к Ни'матулла-бию, вел с ним дружбу и способствовал его браку с дочерью Абдулла-бия кушбеги. Но /36 б/ весною

[40] того же года Ни'матулла-бий диванбеги и эмиры порешили на том, чтобы взять его величество, стремени которого сопутствует Луна, в Карши в поход против Ибрагим-бия. Они хотели [через Карши] отправиться в Шахрисябз, а так как Ходжа Кули-бий был парваначи, то его и Ни'матулла-бия [диванбеги] оставили в высочайшей свите; Худаяр-бий же и Фархад-бий с группой войска отправились в Шахрисябз. Султан туксаба и Касим-бий, приспособляясь к обстоятельствам, действовали совместно и [теперь] бежали из Карши в Шахрисябз. Направившиеся против Ибрагима войска сражались с ним около 15-20 дней [и, наконец], Ибрагиму был предложен мир на условии, что ему предоставят управление Самаркандом, но он на это не согласился, ибо это место [хитай-]кипчаков 81. Несколько дней посылали к нему своих приближенных, а потом оставили без внимания. Когда же возвращавшиеся [из Шахрисябза] войска /37 а/ пошли в Карши, то [эмиры] признали за благо отдать Карши Фархад-бию 82. Так как Фархад-бий был другом Худаяр-бия, то Карши взяли у Бай Мухаммед-бия, несмотря на то что близкие к нему лица говорили: «Укрепив Карши, не отдавай [города]!» Он же по чувству признательности

[эмирам] не сделал этого. Правление его было девять месяцев. Однако, когда Карши стало за Фархад-бием, Ходжа Кули-бий [парваначи] не согласился на это, но так как все собрание [эмиров] было единодушно в этом отношении и поводья [власти] были в их руках, да и все дворцовые служащие тоже стояли за это, то Карши отдали Фархад-бию. Его величество через три месяца изволил вернуться в свою столицу.

Через несколько дней должность парваначи 83 была взята от Ходжа Кули-бия и передана Бек оглы багрину. Бек оглы вначале был другом Ходжи Кули, а когда ему пообещали должность парваначи, то нить дружбы к нему Ходжа Кули-бия оборвалась и присоединилась к Ни'матулла-[бию]. На другой день [после сего] /37 б/ решили [совсем] изгнать Ходжа Кули-бия, потому что он был человеком, «полным воды и огня» 84, но

[большим] каверзником, и [однажды], едучи верхом, на ходу приказал: «Поколотите Ни'матулла-[бия] или Абдуллу кушбеги!»

В 1123/1711 – 1712 г. после мученичества Убайдулла-хана Адиль аталык, бывший правителем Балха, умер. Так как в Балхе возникли волнения, то с общего согласия послали человека в Герат, который привез в Балх одного из принцев Велиханова потомства 85 по имени Ибадулла; его сделали принцем-[правителем]. Был он человеком справедливым, никогда не притеснявшим [народ]; население в его дни [41] пребывало в спокойствии. Он властвовал полтора года и умер от перемежающейся лихорадки. Его сына, пятнадцатилетнего Санджар-хана, сделали государем. [Несмотря на свою молодость], он был удивительно высокомерным человеком. Он /38 а/ царствовал три года. Между ним и Мухаммед Са'ид-ходжа накибом 86, происходившим из потомства Махдум-и А'зама 87, произошла вражда, так как накиб был человеком чрезвычайно запальчивым. Оказавшись в подозрении, ходжа [счел за благоразумное] удалиться в свою крепостцу Мингли, [а потом] прибыл за помощью в Бухару, [так как] Санджар-[хан] непрестанно преследовал его. В то время, когда изгнали Ибрагим-бия, Ходжа Кули-бия, Худаяр-бия и Ни'матулла-бия, [Мухаммед Са'ид-]ходжа на некоторое время остался в Бухаре. Тем временем Санджар взял его укрепление и вернулся [в Балх]. После сего [Санджар-хан] отправился на охоту в Дере-йи Гез; у него был возлюбленный по имени Мирза Халиль. Между ним и Ходжой Мушаррафом был Мирза Гуль, сын Мирзы Омара; среди этих лиц произошел обмен условными любовными знаками. Санджар-хан приревновал Мирза Халиля к Мушаррафу, /38 б/ [произошла ссора, во время которой] Мушарраф ударил кинжалом в грудь Санджар-хана и убил его. Это было в 1126/1714 г., Мушарраф тоже был убит. На этот раз балхцы привезли из Герата Мухаммед-хана и сделали [его у себя] падишахом. Услыхав об этом, Мухаммед Са'ид ходжа отправился [из Бухары] в Балх. Так как ходжа был человеком гордым, то Мухаммед-хан убил его; так погиб этот величественный ходжа.

После двухлетнего правления Мухаммед-хана в 1131/1718-1719 г. [его] Кутлук аталык кипчак предал смерти Барата диванбеги. [Мухаммед-хан], помимо всего, весьма угнетал народ и был жаден в накоплении богатства. Когда он вступил во враждебные отношения с Myмин ходжою парсай 88, произошло общее восстание балхского народа [против Мухаммед-хана] и тот вместе со своим аталыком, [покинув Балх], поспешно направился в Шибирган. Его прозвали Кафир-хан (неверный хан). [После него] сделали государем Араб-хана, сына Муса-хана, /39 а/ но он и племя минг, а также Аллаяр диванэ обосновались (букв. укрепились) в Шибиргане.

[Тем временем] в Бухаре управление Шахрисябзом вручили бывшему там сыну Худаяр-бия Хаким мирахуру. Настал 1128/1715-1716 г. Ходжа Кули-бий приказал группе лиц побить Ни'матулла-бия; [но] один из участников [этого] попался; был месяц рамазан, и Ходжа Кули-бия выпроводили [из Бухары]. А еще прежде этого случая внук аталыка [42] жестоко оскорбил одну женщину; народ Туркестана 89 и студенты медресе направились к воротам арка и потребовали правосудия. В конце концов [верховный] судья и а'лам 90 залили водою мира их огонь [гнева]. Когда же изгнали Ходжа Кули-бия, в городе возникло смятение, В ночь на 7-е рамазана [Ходжа Кули-бий], со своими родственниками выехав [из столицы], отправился в Шахрисябз. [По дороге] подле мазара Ходжа Кули упал в арык, [выбравшись оттуда, он нашел] убежище в одном из садов. [Из сопровождавших его лиц] Нияз хаджи и сын Ходжа Кули-бий бека /39 б/ Мурад туксаба, которые были подле Бурх кал'а, направились в Шахрисябз. Садовник же спрятал у себя Ходжу Кули и [потом] свез его в город в дом Надира туксабы.

Худаяр-бий, будучи другом [Ходжа Кули-бия], через три дня дал ему лошадь с конской сбруей и отправил его в Шахрисябз. Действительно он проявил удивительную дружбу. Однако огромное имущество Ходжа Кули-бия было предано грабежу. С большими трудностями он пробрался в Шахрисябз к Ибрагим-[бию]. Подобного ему по щедрости человека не бывало. Через четыре месяца после сего, благодаря проискам Ходжа Кули-бия, Ибрагим в одну из ночей подошел к Бухаре с двумя тысячами человек, проник в город, овладел воротами арка и, совершив разбойное нападение на дома Абдулла-бия [кушбеги] и Ни'матулла-бия [диванбеги], подверг их разграблению. Худаяр-бий [аталык] кушбеги и Ни'матулла-бий бежали в медресе Мир-Араб.

В ту же ночь Ни'матулла-бий, выехав из города, отправился в Андхуд к Мухаммед Али-бий туркмену, /40 а/ а оттуда направился в Балх к Санджар-хану, потом он переехал в среду своего племени, в Термез. [Там] перед ним открыли ворота цитадели такие лица, как Мумин-бек, хранитель печати (мухрдор), и Абдуррахман-бий, и впустили [его в город] 91. Из Бухары же, поскольку не удалось попасть в высокий ар'к и в свиту хана, Худаяр-бий и кушбеги отправились в преславную Мекку, с ними вместе выехала группа лиц [их сторонников] 92. По прибытии в Мерв упомянутые эмиры [вместо Мекки] направились в Балх, в то время когда Санджар-хан осаждал крепость Мухаммед Са'ид-ходжи. Спустя несколько дней, Мухаммед Са'ид-ходжа, отмеченный знаками царственного внимания, прибыв в Бухару за помощью, увидел, что народ дошел [там] до крайности [и рассчитывать на помощь бухарцев нечего].

Короче говоря, Худаяр-бий и Абдулла кушбеги несколько дней оставались в Балхе, а потом уехали в Термез к Ни'матулла-бию, оттуда – в Карши к Фархад-бию, так как племя кенегес отняло Шахрисябз у Хаким-бия, [сына Худаяр-бия] [43] и ехать им туда было не к чему. /40 б/ Так как Фархад-бий был прияталем Худаяр-бия, то последний вошел с ним в полное согласие, но [вскоре] после этого Худаяр-бий умер.

Тем временем племя кунграт, которое стремилось уничтожить Ни'матулла-бия, увидело [для этого] благоприятный случай. Найдя Ни'матуллу слабым и беспомощным,

[так как бухарцы его больше не поддерживали], кунграты, ударив на Термез, взяли его. Ни'матулла-бий бежал в Балх, его народ, найманы, рассеялся в разные стороны.

Спустя некоторое время, он прибыл в Карши к тамошнему правителю. Когда настал 1129/1716 – 1717 г. 93, Надир-бий минга сделали правителем Самарканда. Фархад-бий, выступив с приведенным в [боевой] порядок войском, захватил Самарканд и, упрочившись там, сделал от себя правителем Карши Баки-бия кипчака. Султан туксаба сказал своему брату: «Хаким мирахур – из наших; я поеду и привезу [его], а то вся их группа, чего доброго, распадется». Отправившись самолично в Чирагчи,

[Султан туксаба] заключил [с Хаким мирахуром] договор и привез его в Бухару, где он был устроен на должность парваначи, а сам Султан-бий стал кушбеги. /41 а/ Мухаммед Ях'я ходжа, сын Хашим ходжа-йи Джуйбари, в пятнадцатилетнем возрасте, вследствие вражды его к ходжам, сделался шейх ул-исламом 94, [ибо] он был близким знакомым Султан-бия. Нияз хаджи стал правителем Кермине. Мирза-бек туркмен через реку [Зарафшан] снесся с населением [укрепления] Касби и, устроив неожиданное ночное нападение, овладел Касби. В течение года он воевал с [кара-]хитаями.

Фархад-бий, придя с отрядом войска, осадил Мирза-бека, чем и ограничился, потому что в помощь Мирза-беку туркмену был [послан] туркмен 95 Ибрагим-бий. [И Фархад-бий], подняв саркубы 96 вокруг крепости, все же не мог ее взять и вернулся обратно.

В 1130/1717 – 1718 г. 97 вторично Фархад-бий и Ни'матулла-бий со всеми семью родами [Мианкаля], подойдя к Кермине, осаждали его в течение пятнадцати дней, но, не сумев взять, вернулись обратно: Фархад-бий – в Самарканд, а кушбеги (?) и Ни'матулла-бий – в Карши, [где] правителем был [вышеупомянутый] Баки-бий [кипчак], они [явились к нему в качестве] проезжих путников. В этом же году Ибрагим-[бий] и Ходжа Кули-бий прибыли в Мианкаль (в тексте ошибочно – в Кермине) на свидание с Фархадом. /41 б/ Услыхав, что их прежнего сообщника, Султана кушбеги, оставили в городе [Бухаре], Ни'матулла-бий и Абдулла кушбеги задумали ночью подойти к столице и овладеть ею.

[44] А те [другие] тоже выступят с отрядом войска из Карши и, двигаясь ночами, подойдут к Каракульским воротам Бухары, [так что столица, а вместе с нею и вся полнота власти будет захвачена объединенными силами мятежных эмиров].

Но так как население города узнало [обо всех этих махинациях], то [эмиры], не достигнув своей цели, повернули обратно. Бухарцы же сразу выступили из города для преследования их; но, не вступая в бой, [тоже] вернулись обратно, а те направились в Карши. У Ни'маттула-бия был один раб по имени Фархад, отличавшийся храбростью и отправлявшийся в разные стороны для грабежа в целях пропитания своего господина. Ибрагим-бий и Ходжа Кули, свидевшись в Мианкале с Фархад-бием и заключив с ним «волчий мир» 98, вернулись к себе. Их беспокоил Хаким-бий; они чувствовали, что его сердце по отношению к ним далеко не искренне, а всегда на той стороне и [все] намерения его /42 а/ там. Султан-бий [кушбеги] имел к ним нелицеприятную дружбу. В тот год в городе [Бухаре] случалась моровая язва, от которой умер Бек Мурад, сын Ходжи Кули, который был Азером огня времени 99.

Короче говоря, во дни государя, отмеченного знаками достоинства Джемшида, [Абулфейз-хана], со всех сторон [в государстве] возникли смятения и бунты, узбеки были во вражде друг с другом, широкие массы земледельческого населения (фукаро). – в [полном] расстройстве. Господь всевышний да сотворит [им] благо! Аминь!

Но время узбеков приближалось к концу, ибо по законам звезд историческая эпоха не продолжается больше двухсот пятидесяти лет, так как на один [определенный] период времени падает соединение планет, которые переходят из [одного] треугольника в [другой]. Так как приблизительно каждые двадцать лет бывает соединение Юпитера и Сатурна, которое называют 'улвиин, то при появлении счастья Шейбани-хана в огненном треугольнике, в зодиаке Стрельца, в 908/1501 – 1502 г. произошло двухстепенное соединение планет, что означало конец эпохи Чагатая и наступление эпохи узбеков. Теперь, /42 б/ в 1135/1722 – 1723 г., произошло последнее соединение. В 1155 г. из огненного треугольника второй раз произойдет соединение [планет] в земляном треугольнике, в зодиаке Девы, до завершения этого круга осталось двадцать лет. Если соединение [планет] в зодиаке Девы будет гармонично, то оно настоящего положения не устранит, если же произойдет соединение контрастных планет, то оно вызовет устранение [господства] [45] сего племени и передачу царства другим. Аллах [впрочем] наиболее знающий!

В год Собаки, [когда Солнце находится в знаке] зодиака Весы, в досточтимом месяце берат [15-го ша'бана] также происходит соединение планет.

Комментарии 1. В тексте дана сокращенная форма – Диним-хан.





3. Разумеется известный эмиссар Аббасидов в Хорасане, впоследствии – хорасанский наместник, убитый по распоряжению халифа ал-Мансура в 137/755 г.





5. До последнего времени этот сад был во владении бухарских эмиров (подле Бухары) и назывался в просторечии «Пиль марза», подробности о нем см. дальше в тексте.

6. В тексте сарраф, этим термином в Бухаре одинаково обозначались и золотых дел мастера и менялы, ибо в Бухаре сарраф был и тем и другим. Небольшой горн служил ему не только для ковки золота и серебра на ювелирные изделия, но и для опытов над доброкачественностью этих металлов. Наконец, слово сарраф означает также грамматику, риторику, почему здесь возможна игра слов.

7. Что соответствует 17 марта 1711 г. По «Убайдулла-наме» Мир Мухаммеда Амин-и Бухари это событие произошло днем раньше – 26 мухаррама 1123/16 марта 1711 г.

8. Такого точно стиха нет в Коране, но части его см. в ст. 22 суры VII, ст. 111, и 118 суры XXIII.

9. В тексте – Идрис; этот пророк, нося имя, созвучное с арабским глаголом*** дараса (читал, изучал), по воззрениям мусульман, будто бы получил потому такое имя, что много читал (см. Кысас ал-Анбия, персидская версия, бомбейская литография 1309/1891 г., стр. 27). По-видимому, вследствие этого Идрис в Бухаре считался патроном мударрисов (преподавателей высших конфессиональных школ). Так что смысл всей фразы следующий: «Этот мир есть то помещение, где многократно, а следовательно и преходяще, раздавались слова древних пророчеств». 10. По мусульманским верованиям, древний могущественный царь Немврод, отрицавший бога, приказал развести огромный и ужасный костер и сжечь на нем верующего в единого бога-творца Авраама (Ибрагима), сына его верного телохранителя Азера, но по изволению Аллаха огонь не причинил вреда Аврааму и потух (см. Кысас ал-Анбия, стр. 39 – 46). 11. Автор здесь сильно грешит против истины, ибо после возвращения Убайдуллы из Самарканда его престиж среди военных и эмиров неудержимо падал. 12. Здесь и дальше, когда речь идет об узбеках, надо иметь в виду кочевые узбекские племена, переселившиеся в Мавераннахр после XV в. (ред.). 13. Убайдулла-хан года за два до своей гибели заложил большой сад (Чарбаг) подле г. Бухары (к западу от него), возле ворот Тилипач, среди которого построил дворец; сад был наполнен разными фруктовыми и декоративными деревьями и цветниками и обнесен высокой стеной. Он получил название Xанабад (построенный ханом); в нем Убайдулла больше всего любил проводить время (Мир Мухаммед Амин-и Бухари, Убайдулла-наме, пер. А. А. Семенова, АН УзССР, 1957, стр. 248 – 258). 14. В тексте стоит идиома дар сар-и сувори, которая означает разговор при встрече двух человек, из которых один сидит на коне, а другой пеший. Так что для данного случая дело, по-видимому, обстояло так, что Убайдулла ехал верхом, его остановил пеший Мухаммед Рахим парваначи и предупредил о заговоре. 15. Должность мехтера (собственно михтар-и калон – великий конюший) была ниже должности кукельташа, кушбеги и великого дворцового евнуха. Он ведал сбором заката, взимавшегося, в размере 1/40 части с имущества мусульман, 1/20 – с имущества иноверцев, подчинившихся мусульманам, и 1/10 – с иноверцев, покоренных силою оружия; в его же компетенцию входило заведование найденными вещами, неизвестно кому принадлежащими (луката) и состоящими из разного имущества, денег, скота и зернового хлеба (см. переведенный нами анонимного автора «Бухарский трактат о чинах и званиях и об обязанностях носителей их в средневековой Бухаре», Советское востоковедение, т. V, М. – Л., 1948, стр. 148 – 149).

Что касается самой личности мехтера Кабули, то он был в числе заговорщиков, и автор Убайдулла-наме, Мухаммед Амин-и Бухари, называет его «подлый Кабули» и «Кабули, хищный тигр, пожирающий собак,… захватил должность великого мехтера» после убийства Убайдулла-хана (Убайдулла-наме, стр. 251, 271). 16. Из всего этого видно, что Абулфейз жил подле арка в отдельном помещении под арестом, без права выхода и сношения с окружающим миром. 17. Фраза эта приведена мною по-русски без соответствия с оригиналом, где, очевидно с погрешностями, написано непонятное выражение***. Сличение с другою рукописью оказалось невозможным, потому что настоящий список единственный. 18. Бехрам – сасанидскнй шах, знаменитый охотник, обольститель женщин и отважный воин; вместе с тем это слово означает также планету Марс. 19. Слово наккара-ханэ, или, по-бухарски, наккора-хона, всюду на Востоке до самого последнего времени обозначало помещение с открытой передней стеной, расположенное над дворцовыми или кремлевскими воротами (арк) тех городов, где жили правители областей или государи страны. В древности в наккара-ханэ оркестр играл в течение суток так называемые макамы, музыкальные пьесы числом двенадцать, из коих каждая исполнялась в определенный срок в течение двух-трех часов; так что в течение суток завершался весь цикл макамов. В последние годы XIX в. в восточных странах (вроде Ирана) в наккара-ханэ исполнялись музыкальные пьесы пять раз в день по числу обязательных молитв (намазов). Оркестры наккара-ханэ имели свои уставы и традиции, которые свято соблюдались всеми потентатами.

Начальник этого своеобразного придворного оркестра назывался мехтер, и он непременно должен был быть виртуозом на наккара – небольшом барабане с глиняным корпусом, обтянутым тонкой кожей; этот инструмент составлял неотъемлемую принадлежность оркестра, играя в нем ведущую роль и как бы заменяя собой палочку дирижера. Никакой другой музыкант-виртуоз, кроме наккариста, не мог быть назначен мехтером в наккара-ханэ (см. Рисола-йи Мусики, сост. Дервиш Али, автор XVI – XVII вв., ркп. ИВ АН УзССР, инв. № 499, л. 80а – 81а; также А. А. Семенов, Среднеазиатский трактат по музыке Дервиша Али (XIII в.), Ташкент, 1946, стр. 55 – 57; Ахмед Расим, Османлы тарихи, Константинополь, 1326 – 1328; стр. 264 – 267). 20. Вся эта тирада имеет тот простой смысл, что ранней весной Убайдулла-хан предпринял поездку в «Матерь городов» Балх, но так как весна означает оживление природы, появление молодой зелени, первых цветов и т. п., а Убайдулла-хан тоже был молодым человеком, то автор олицетворил весну и его в одном образе. 21. В тексте стоит непонятная фраза*** из-за слова***, в котором конечное яй играет, несомненно, роль изафета; такое же слово находится и на следующей странице. Можно думать, что это есть искажение переписчиком бухарской идиомы*** (гард-у нава), что означает осмотр, исследование чего-либо с целью нахождения недостатков, неисправностей, недочетов и т. п., например, в выражении «лабасрау нава гардед» («осмотрите платье, нет ли на нем дыр, пятен»). 22. Ни'матулла-бий дадха, из племени найман, был личным другом Убайдулла-хана.

Историк последнего называет Ни'матулла-бия «дерзким и наглым человеком, дружба с которым для государя была хуже вражды» и в конечном результате тоже способствовала гибели хана. При всеобщем недовольстве Ни'матуллою со стороны эмиров и придворных Убайдулла вынужден был расстаться с ним, назначив его правителем Термеза (Убайдулла-наме, стр. 224). 23. В тексте пеш хана-йи кирйоз. Термином «пиш ханэ» (пеш хана) в Бухаре обозначились все те принадлежности, которые лицо, отправляющееся в поход, переезжавшее на дачу и проч. отправляло впереди себя: палатки, постель, сундуки с платьем и проч., чтобы по прибытии на место там уже все было готово, дабы расположиться с удобствами. 24. Фарраш (фаррош) – дословно «расстилающий ковры, содержащий их в порядке».

Поскольку на Востоке мебели не было и ковры заменяли ее, то слово фарраш обозначает в нашем понятии прислугу, лакея. 25. Мехтер Хаджи Шаф'и был инициатором выпуска в обращении низкопробной монеты теньги, с содержанием серебра меньшим в четыре раза, но с такою же стоимостью, что и полноценная теньга. Эта мера была вызвана тем обстоятельством, что доверенные хана забрали в долг у бухарских купцов огромные суммы денег, платить которые в конце концов оказалось нечем. Выпуск в обращение этой низкопробной монеты вызвал в г. Бухаре большое восстание и всеобщее возмущение. Массы народа, вооруженные чем попало, бросились к арку и стали громить камнями его ворота, выкрикивая ругательства и оскорбления. Восстание было с трудом усмирено. Историк Убайдулла-хана всячески порицает мехтера Шаф'и за эту меру и не жалеет для него «поносительных» эпитетов (Убайдулла-наме, стр. 157 – 159, 226, 227). 26. В этом стихе в оригинале не достает одного или двух слов до метра, почему и пришлось перевести его по смыслу в связи с пониманием предыдущего. 27. В тексте намаз-и шам – вечерняя молитва, совершаемая минут через 20 после захода солнца. 28. По-видимому, Ма'сум аталык, как старейший из сановников, на время отсутствия в столице Убайдулла-хана был оставлен в городе правителем, заместителем хана.

Зная о подготовлявшемся заговоре против хана, он рекомендовал ему иметь в поле своего зрения оставленный им бухарский арк, где был главный центр интриг. 29. Пращи в Бухаре и вообще в Средней Азии устраивались в виде не особенно большого лука с двумя тетивами из жил. Посредине прикреплялась вязанная из суровых ниток вкладка, куда помещался небольшой камень. Тетива после этого натягивалась и спускалась обычным порядком, и камень летел к намеченной цели.

Мальчики-подростки из этих пращей стреляли птиц. 30. По воззрениям средневековых мусульман, горы Каф окружали со всех сторон землю, в них жили демоны и гении. 31. В тексте ятим – сирота, но в Бухаре это слово употреблялось также в значении слуги, вышедшего из тех сирот, которых воспитали отдельные лица из сострадания и жалости. 32. Ишик-ака-баши в бухарской придворной иерархии того времени – главный хранитель высокого порога, на обязанности которого лежала охрана дворца, когда там проживал хан (Бухарский трактат о чинах и званиях, стр. 150). 33. Почти тотчас же после убийства Убайдулла-хана все принимавшие участие в этом бросились в арк и предались там самому дикому грабежу, насилиям и убийствам.

Много придворных и дворцовой челяди было перебито (Убайдулла-наме, стр. 271 -





34. В тексте, несомненно, ошибочно написано*** вместо это зачеркнуто и на поле справа другою рукою написано***, т.е. послал «чистогрудого Ходжа Инсафа вместе (с кем?) к его величеству [известить]. 35. Здесь или пропуск переписчика, или отсутствует целый лист. 36. По воззрениям мусульман, существует шесть измерений: перед собою и позади себя, вправо и влево, в высоту и в глубину. 37. Коран, сура XVIII, ст. 77, по переводу Саблукова. 38. По-видимому, игра слов, так как слово «сладкая» означает и собственное имя известной на Востоке красавицы Ширин, возлюбленной Сасанида Хосрова Первиза и героини бесчисленных поэм, легенд и преданий почти всех мусульманских народов. 39. Коран, сура III, ст. 182; сура XXI, ст. 36 и сура XXIX, ст. 57. 40. Михрабом называется ниша в стене мечети, перед которой имам читает вслух молитвы, стоя впереди молящихся. Перед насильственною смертью осужденному обычно давали возможность совершить омовение и помолиться, часто и само лицо, знавшее, что скоро придут его убить, заблаговременно совершало омовение и затем молитву. 41. На полях написано против этого места (л. 15а): «…вроде приближенных его величества, [отмеченных] титулами: Ходжа Инсафа, Мухаммед Назара дадхи, Джани-бека ишик-ака-баши и других сорока – пятидесяти человек из мулозимов, присутствовавших [здесь]». 42. Здесь Убайдулла-хан сравнивает себя со вторым сыном четвертого «праведного» халифа Алия имамом Хусейном, погибшим в равнине Кербела (в Месопотамии) в 680 г. со всеми своими близкими от руки воинов халифа Езида из династии Омейядов. 43. Выражение фигуральное, в значении «представиться августейшей особе и удостоиться поцеловать ее руку». Общераспространенное в бюрократических и военных кругах ханской и эмирской Бухары выражение барикоб-и оли («у высочайшего стремени», «при высочайшем стремени») означало «в свите государя». 44. Намек на выдумку братьев Иосифа, продавших его купцам и сказавших отцу, что волк унес мальчика; так как Иосиф был юн и красив, то автор уподобляет ему правление (давлат) молодого и красивого Убайдулла-хана. 45. Вместо этих двух слов в тексте коранский стих: «Да будет! И оно будет!» (по переводу Саблукова), встречающийся в суре II, ст. 61, 129; в III, ст. 73 и в др. сурах. 46. Вся эта цветистая тирада, описывающая утренние события, в действительности излагает следующее. Сейчас же после убийства хана разбушевавшаяся военщина, как выше упомянуто (прим. 33), бросилась в покои хана, захватила его жен и всех женщин, сорвала с них одежды и всех их босых и простоволосых разобрала по рукам, каждый посадил позади себя по женщине на круп лошади и все повезли их в казармы на потеху. 47. Этим стихом устанавливается точная дата составления настоящего стихотворения (февраль 1711 г.), синхронная самому событию, свидетелем которого был автор.

Следовательно, и весь труд является произведением современника описываемых в нем событий. 48. Бухарцы всегда опоясывали шашки вокруг талии, а хивинцы носили их на портупеях через плечо. 49. В тексте отага, что в староузбекском языке, собственно, означает султан на чалме, на шапке, на шлеме (см. Л. Будагов, Сравнительный словарь турецко-татарских наречий, т. I, СПб., 1860, стр. 110). 50. В тексте ради метра -*** аз хан у аз ман вместо аз хан у ман. 51. Чтобы понять это восхваление нашим автором и автором «Убайдулла-наме» преданности Афлатуна калмыка, следует иметь в виду, что личный конвой Убайдулла-хана, как и его преемника Абулфейз-хана, состоял из русских рабов и рабов-кал-мыков.

Оба хана доверяли им больше, чем кому бы то ни было из своих узбеков, А при Абулфейз'-хане дело дошло до того, что он больше всего надеялся на тех своих русских рабов (по словам очевидца, русского посла), «которые на Руси родились, а которые и здесь родились от отца или от матери басурманской, и тем не весьма верит и оных одних без калмыков никому в партию не высылает». Правда, личный ханский конвой из русских рабов не проявил никакой попытки защищать Убайдуллу и при проникновении заговорщиков в арк притворился спящим; не было и со стороны калмыков активных выступлений на стороне хана. Поэтому тем более проявление необыкновенной верности хану со стороны одного «неверного» язычника-калмыка сильно поразило современников, среди которых никого не нашлось, кто бы разделил с ханом участь, уготованную ему узбекскими эмирами и военным сословием (Убайдулла-наме, стр. 266, 268, 273; две реляции Флорио Беневени из Бухары от 10 марта 1722 г.

Петру I, Приложение к работе А. Н. Попова «Сношение России с Хивою и Бухарою при Петре Великом», Записки ИРГО, кн. IX, СПб., 1853, стр. 373). 52. В тексте буквально – «горсть своей воды и праха [из которой я создан]». 53. Т. е. «Я происхожу от Субхан Кули-хана (1091/1680 – 1114/1702), я – внук Надир-хана (1051/1642 – 1055/1645)». 54. Как было упомянуто выше, Джаушан калмык с братьями получил за убийство Убайдулла-хана от мехтера Кабули 8 тыс. тенег; часть этих денег была им, несомненно, обещана другим лицам за активное участие в убийстве хана. 55. В священный месяц мухаррам, когда нельзя было воевать, а следовательно, и проливать кровь человека. В первые десять дней этого месяца (так наз. ашура – десятидневие) имам Хусейн испытывал свои предсмертные бедствия в равнине Кер-бела, пока не был убит в десятый день мухаррама. 56. Таджикско-персидский термин «вода лица» (абру, абруй; обру и обруй) в переносном смысле обозначает достоинство, честь. Здесь переведено буквально, в соответствии со смыслом последующего стиха, в котором тоже говорится о «волнах вод». 57. Т. е. «Я – дорогое дитя Субхан Кули-хана». 58. Об этом эпизоде в «Убайдулла-наме» не упоминается, хотя сам Кучик-Хайван фигурирует в числе заговорщиков и убийц хана (см. Убайдулла-наме, стр. 267, 269). 59. Здесь игра слов: имя узбека было Кучик-Хайван (из племени минг), что дословно значит «малое животное», «малая скотина». 60. Мулозимами в Бухаре обозначался довольно многочисленный класс низших служителей при высокопоставленных лицах [в Бухаре эпохи мангытов – при улема (уламо) – вроде верховного судьи, раиса, судей вообще и проч.]; они комплектовались из сирот и исполняли разные поручения своих патронов. Словом мулозим – арабского происхождения и дословно значит «безотлучно присутствующий при ком-либо». 61. Коран, сура II, ст. 151. 62. По верованиям мусульман, двое ангелов – Харут и Марут – влюбились в одну женщину по имени Зухра, замечательную музыкантшу. Она поставила условием, что отдаст им свою любовь за песнь, которую поют ангелы перед престолом Аллаха. Те исполнили ее желание, а Зухра попробовала повторить эту песнь, но едва она ее закончила, как была вознесена на небо и помещена на нем в виде блестящей красивой звезды, известной под именем Зухра, обычно отождествляемой с Венерой и играющей в мусульманских сказаниях роль небесного музыканта. Харут и Марут были свергнуты Аллахом с неба. Канун – музыкальный струнный инструмент, доставшийся мусульманскому миру от эллинского мира. 63. Восточные литераторы и поэты отождествляют нарцисс с человеческим глазом, так что это выражение соответствует нашему «его глаза померкли». 64. Выражение горя и траура по умершим в Средней Азии былых времен. Мы имеем на это указание в истории Тимура. Когда он возвращался из своего четвертого похода на Моголистан, он получил известие о смерти своего сына Джехангира, оставленного им на время своего отсутствия наместником Самарканда. При приближении Тимура, к столице, «все министры, вельможи, великие и благородные люди, Стихи:

Все одетые в темно-синее платье,

С сердцами, полными крови, проливая реки слез, Все, посыпав головы от горя землею, Как платье, изорвав свою грудь, поспешили выступить ему навстречу. Весь народ, обнажив головы и набросив на шеи черные войлоки и паласы, вышел из города…» (Шарафуддин Али Езди, Зафар-наме, принадлежащая мне рукопись, по-видимому, XVI в., л. 68а – 68б). 65. В этом стихе пропущено какое-то слово, так что перевод дается неточный. 66. Стих переписан с погрешностями против метра. 67. Тело Убайдулла-хана похоронено в мазаре шейха Бахауддина в усыпальнице: его предков, вместе с его отцом Субхан Кули-ханом (Убайдулла-наме, стр. 274 и др.). 68. Против этого сбоку написано другою рукою: «Псевдоним Мовланы Абдуррах-мана, составителя этой книги, был Тали' (Толе'), о чем упомянуто в начале книги». 69. Абдулла-бий хаджи занимал должность кушбеги при Убайдулла-хане, который незадолго перед своею гибелью отстранил Абдулла-бия от этой должности в г.

Бухаре, предоставив ее молодому дворцовому служителю из рабов Тюря Кули, а Абдулла-бия назначил в Балх верховным кушбеги (Убайдулла-наме, стр. 277). 70. Так как кенегесы жили в Шахрисябзской области, юртом которых она считалась, и были подданными бухарских ханов, то Худаяр-бий, оскорбленный отказом в утверждении его аталыком, отправившись в Шахрисябз со своим сыном, сторонниками и соплеменниками, что, по-видимому, представляло значительные вооруженные силы, начал войну с кенегесами, разорял и опустошал их земли, как подданных хана, тем желая отомстить хану. Эта картина была обычной в феодальной жизни среднеазиатских ханств. 71. Махрамами в Бухаре назывались низшие дворцовые чиновники, нечто в виде пажей, которые исполняли разные обязанности при ханах или эмирах. При Убайдулла-хане они имели большую власть; воспользовавшись неладами хана с военным сословием, стали пренебрежительно относиться к военным и даже отдавать им приказания. Дело дошло до того, что у военных, как выше упоминалось, отняты были их танхой – забраны дворцовыми служащими. Индусам-ростовщикам было оказываемо особое покровительство, а мусульманам чинились всяческие препятствия добиться правосудия в тяжбах с индусами. Такие и подобные им явления, совершаемые дворцовой кликой, вызывали крайнее недовольствие узбекских эмиров и военного сословия и были в числе причин, повлекших свержение хана и его убийство (Убайдулла-наме, стр. 284 и сл.). 72. Оба эти ходжи были богатыми и влиятельными людьми, весьма близкими к Убайдулла-хану; поэтому сейчас же после убийства хана Джаушан калмык постарался устранить этих ходжей. Воспользовавшись тем, что Ибрагим-бий диванбеги не получил своей доли из грабежа ханского добра, как, вероятно, и Ходжа Кули парваначи, новый кушбеги отдал ходжей в руки этих лиц (по Убайдулла-наме, стр. 284 – в руки одного Ибрагим-бия), которые в несколько приемов дочиста обобрали ходжей. 73. Два значительных медресе Ходжи Даулата и Ходжи Нихаля, расположенные на Регистане, существовали до конца Бухарского ханства. 74. В своих кровавых расправах над знатью Джаушан в конце концов, по-видимому, потерял всякое чувство меры. По словам историка Убайдулла-хана, имущество всех лиц, имевших хоть какое-либо отношение к убитому хану, он конфисковал; о разных почтенных лицах распространял слухи о несправедливостях, чинимых народу; за каждое непонравившееся ему слово предавал виновного смерти с конфискацией его имущества. Сборщики податей и все служилое сословие страшно боялись его из-за жестокого с ними обращения. Его высокомерное обращение не только со всеми, но и с Абулфейз-ханом, которого он третировал и, как ходили слухи, хотел извести, чтобы самому стать ханом, вывели из себя даже слабовольного Абулфейза, и тот высказал свое недовольство Джаушан Ма'сум аталыку. В согласии со всеми эмирами было решено отделаться от кушбеги. Его под каким-то предлогом попросил к себе аталык вместе с его братом Салах курчи, и когда Джаушан прибыл к аталыку, он был там схвачен, брошен в тюрьму, подвергнут пыткам и убит с своими братьями Малахом и Ибрагимом (Убайдулла-наме, стр. 286 – 288). 75. Арбабом называлось в городе лицо, следившее за общественными работами по очистке оросительных каналов, за сбросом подпочвенных вод и проч. (Бухарский трактат о чинах и званиях, стр. 142). 76. Семь племен, или семь родов, – объединение семи родов узбеков Зарафшанской долины (П. П. Иванов, Восстание хитай-кипчаков в Бухарском ханстве: 1821 – 1825 гг., Л., 1937, стр. 116, прим. 13). 77. Все эти события, так отрывочно, но весьма определенно передаваемые нашим автором, их непосредственным свидетелем, сводятся к тому, что при общем хаосе в государстве, последовавшем за убийством Убайдулла-хана и возведением небольшой кучкой заговорщиков ничтожного Абулфейз-хана, поместные феодалы и главари племен почувствовали себя совершенно не связанными с центральною властью и подняли бунты. Особенная анархия, по-видимому, царила в Мианкале, где свободолюбивые хитай-кипчаки представляли благодатную почву для всяких сепаратистских; выступлений и движений и где имелись в распоряжении родов крепости, служившие опорными пунктами для мятежных выступлений против центральной ханской власти или соседей. Все это были предпосылки для последующих крупных и продолжительных народных восстаний в Мианкале, вроде восстания, возглавленного Ибадулла-бий хитаем в 1159/1746 г. при том же Абулфейз-хане, или большого и многолетнего восстания хитай-кипчаков в 1821 – 1825 гг. при эмире Хайдаре. Следствием всего этого было крайнее разорение оседлого населения с расстройством оросительной системы, запустением пахотных полей и неизбежным уменьшением населения вследствие его гибели и выселения в другие места. 78. Один из маленьких бухарских базарчиков, существовавших до Октябрьской революции, где торговали всеми продуктами. Он находился неподалеку от Лаби Хауз-и диванбеги. 79. Факт чрезвычайно любопытный, показывающий, до какой степени главарям племен было чуждо уважение к авторитету высшей государственной власти, до какой степени они не понимали идею целостности государства и безразлично относились к преступным посягательствам на нее, что заведомого бунтовщика и вымогателя Худаяр-бия возвели в самое высокое звание аталыка. 80. Должность великого ходжи, можно думать, есть то же, что должность великого евнуха. Он являлся начальником над дворцовыми евнухами; на его обязанности лежала охрана гарема и доставка в него пищи, платья и проч. (Бухарский трактат, о чинах и званиях, стр. 148). 81. Т. е. эта область была в столь номинальной зависимости от Бухары, что управлять ею бухарскому ставленнику было делом невозможным. 82. В тексте, несомненно, ошибочно написано «Бай Мухаммед-бию», а слева на полях другою рукою приписано против этого «Фархад-бию». 83. Должность парваначи (от старотаджикского парвана – царский письменный приказ) была одною из высших должностей; на обязанности парваначи лежала выдача эмирских или ханских указов или ярлыков жалуемым ими лицам. Выдавая такой указ награжденному должностью, чином или званием, парваначи особым образом складывал бумагу и вставлял ее в чалму награжденного, и тот в течение трех суток ходил с таким указом. 84. Т.е. сотканный из противоположностей, мог быть хладнокровным и крайне вспыльчивым. 85. Против этого места на полях написано другою рукою: «Ибадулла-хан из потомства Вели Мухаммед-хана вступил в Балхе на престол»; следовательно, Ибадулла происходил из рода Аштарханида Вели Мухаммед-хана, сначала правившего в Балхе (1007/1599 – 1014/1605) в качестве удельного князя, а потом бывшего ханом всего Мавераннахра (1014/1605 – 1020/1611). Все это и нижеследующие строки показывают, что Балх в это время Бухаре фактически не подчинялся. 86. На должность накиба назначались лица сейидского происхождения. Накиб принадлежал к военному ведомству, он должен был быть компетентен в вопросах устройства, снаряжения и расположения войск во время похода, обычного передвижения воинских частей и во время военных действий (построение армии, посылка авангардов и арьергардов, устройство засад и проч.), на его обязанности лежало не допускать достойного или пригодного для определенной должности человека к исполнению неподходящей для него (Бухарский трактат о чинах и званиях, стр. 140). 87. Т. е. известного среднеазиатского суфийского шейха и политического деятеля Ахмеда, сына Джалалуддина Ходжаги-йи Касани, умершего в 949/1542 г. 88. Т. е. из потомков известного бухарского многоученого шейха Мухаммеда Парса (ум. в 822/1420 г.), его сын Ходжа Абу Насри парса (ум. в 865/1460 – 1461 г.) построил в Балхе богатую мечеть, импозантные развалины которой сохранились до сего времени. 89. По-видимому, эта женщина была тюркского происхождения, принадлежала к одному из племен позднейшего Семиречья, которое в ту пору вместе с районами по р. Чу называлось Туркестаном, туркестанцев тогда в Бухаре было, видимо, немало. 90. А'ламом в Бухаре назывался самый ученейший из муфтиев столицы, печать которого ставилась на юридических актах выше печатей муфтиев. Не скрепленные печатью а'лама подобные акты были недействительны. 91. Ни'матулла-бий был найман, и его племя проживало в Термезском вилайете, который был юртом узбеков племени кунграт. Поскольку Ни'матулла-бий был продолжительное время правителем Термеза, то его знакомые и доброжелатели оставались в сильной термезской крепости. 92. Это отправление в Мекку высокопоставленных и влиятельных лиц в прежней Бухаре было своего рода почетным изгнанием, когда им по тем или иным соображениям нельзя было оставаться не только в столице, но и в стране вообще.

Поскольку путь к священным городам Аравии был длительный и караваны шли не торопясь, то все паломничество даже при нормальных условиях продолжалось не меньше двух лет. Ho так как такой паломник-изгнанник знал, что возвращение его на родину нежелательно, а порою и небезопасно для него, он обычно в пути где-либо задерживался на более или менее продолжительное время, или совсем оставался в облюбованном им месте, или выжидал известий с родины – не изменилась ли там в благоприятную для него сторону политическая ситуация. Если же он был стар и немощен, то обычно оставался умирать в Мекке или Медине. 93. 1129 г. хиджры начался 12 декабря 1716 г. н. э. 94. Шейх ул-ислам в то время был высшим судьей, к которому аппелировал верховный судья (кози-йи калан) столицы, будучи связан его решениями (Бухарский трактат о чинах и званиях, стр. 139). Таким образом, назначение на эту должность пятнадцатилетнего мальчика, ненавидимого своими сородичами, джуйбарскими ходжами, быть может за его поведение, являлось издевательством над здравым смыслом, поруганием и окончательным дискредитированием правительственной власти, отныне распыленной по рукам беспринципных и беспардонных узбекских эмиров. 95. В точном переводе этой фразы я не уверен, ибо она для меня не вполне понятна. 96. Саркуб обозначает высоту, доминирующую над чем-либо; в военном искусстве Востока при осаде крепостей вокруг них создавали искусственные возвышения из земляных насыпей, из валежника, деревьев и проч., так что эти возвышения, нередко превышавшие высоту стен осаждаемой крепости, давали осаждавшим возможность успешно вести осаду, корректировать свою стрельбу и видеть все происходившее у неприятеля. 97. 1130 г. хиджры начался 5 декабря 1717 г. н. э. 98. Чисто бухарское выражение – гург ошти кардан (заключить лицемерный, для вида мир). 99. См. прим. 10.